Децимация

Сын Тимофея продолжал плакать, судорожно глотая крупные слезы, но уже молча, закусывая до крови губы. Только недавно пришел его отец домой с войны, все было так хорошо, а теперь его нет, осталось только сиротство, безотцовщина и его мальчишеская ответственность за семью. Панас, не снимая свою руку с его плеча, тронул лошадь. Но из того же проулка выскочила Дарья и, ничего не спрашивая, с криком бросилась в телегу, на окровавленную грудь мужа, и забилась в уже беззвучных, тоскливых рыданиях. Панас понял, что семье Радько уже кто-то сообщил, что Тимофея убили. Стали сходиться соседи, и Панас, поняв, что он здесь лишний, попросил их помочь вдове, а лошадь отвести хозяину, а сам пошел искать свой курень.

Схода в Липовой Долине, как того требовал Апостол, не состоялось. Крестьяне не пришли. Но уже арестовали несколько человек и назавтра утром готовились отправить их в уезд. Лаврюк нашел хату небольшую, но опрятную, с глиняным полом. Вообще, Лаврюк был на эти дела мастер. Большая хата, если бы они в ней расположились, вызвала бы зависть других стрельцов и их командиров, а эта не бросалась в глаза. У одного из арестованных крестьян «реквизировали» кабанчика, пригрозив его семье молчать, если не хотят сидеть рядом со своим хозяином в холодной, и сейчас готовились этого поросенка зарезать. Лаврюк, увидев Панаса, сказал:

– Иди к куренному, он хочет с тобою сурьезно побалакать.

Положив вещмешок возле хлева, Панас пошел искать командира. Разговор был короткий и грубый. Куренной знал, что Панас оказал помощь ворохобнику, то есть бунтовщику, и единственно пожалел, что тот погиб, лучше бы висел на гиляке. На бессвязные разъяснения Панаса, что это его фронтовой друг, он не обратил особого внимания, только предупредил:

– Дывись, пан хочет разобраться с тобой, зачем помогал этому мерзотнику. Если сегодня он тебя не вызовет, твое щастя. А завтра утром пойдешь в конвой, поведете арестованных на суд, в уезд. И бильш щоб без дурнощив… – пригрозил куренной и для вескости своих угроз поднес свой кулак к носу Панаса. Но его не тронул, как некоторых, знал – что в бою он храбрый вояка, а сегодняшняя слабость – это временное явление. – Будь мне благодарен, если спасу тебя от пана. Зрозумил?

Панас только молча кивал головой. Куренной его отпустил. Во дворе шла разделка кабана. Лаврюк рубил хрящи грудины на свеженину и бросал куски мяса на большую сковороду, взятую у хозяйки хаты. Изнутри туши он зачерпнул кружку крови и стал пить. Панас порылся в вещевом мешке, взял деньги и золотые часы, положил их в карман жупана и молча пошел со двора.

– Не затримувайся, а то не достанется свинины, – крикнул Лаврюк ему вслед, допивая кружку со свиной кровью.

Панас все так же молча кивнул головой, осмотрел двор – Шпырива не было.

«Подойдет», – подумал он и пошел к хате Радька.

51

Тимофей лежал на лавке в гостиной комнате, уже обмытый, одетый в свежее белье. Когда вошел Панас, бабки, сидевшие вокруг покойника и тихо перешептывающиеся, вспоминая все хорошее о Тимофее, замолчали и настороженно смотрели на гайдамака, решившегося войти в дом человека, которого они же убили. Панас также молча стоял возле дверного проема, не шевелясь. Слова с его стороны были сейчас неуместны. Наконец увидев, что Дарья вышла во двор, он пошел за ней. Она стояла на крыльце и уже не плакала, только на лице отражалось чувство скорбной обиды – как же это все случилось? Панас тронул ее за плечо, и Дарья медленно повернула к нему голову.

– Я… – задыхаясь, с трудом выжимая из себя слова, сказал Панас, – вместе служил… он мне був, як брат.

– Тому ты його убыв? – сухо спросила Дарья.

– Я не убивал его… я ему помочь хотел… это другой…

Он замолчал, не зная, что дальше сказать. Безмолвствовала во вдовьей скорби Дарья. Чтобы разрядить затянувшееся молчание, Панас вынул из кармана деньги и протянул их Дарье:

– На возьми… все, що есть. Пригодится…

И он сунул ей в руку деньги и хотел отдать золотые часы – последнюю и единственную ценность, оставшуюся у него с фронта, но резко отпрянул, увидев гневные глаза Дарьи. Она медленно поднимала руку с деньгами и вдруг с полной высоты руки, яростным махом швырнула ему деньги прямо в лицо и, заломив в кручине руки за головой, неистово закричала:

– Забери свои поганые гроши! Ты пришел сюда и убил его, а теперь хочешь откупиться! Уходи, Каин, видсиля!

Деньги разлетелись вокруг Панаса, и он молча смотрел в несчастное от постигшей скорби лицо Дарьи и не пытался что-либо возразить или защититься. Он чувствовал себя глубоко неправым, и для объяснений не находилось слов.

– Уходь! Откуда вы взялись на нашу голову! Будьте вы прокляты! Все, кто пришел сюда! Чтобы Бог вас всех наказал так же, как меня и его детей! Скоро дытына народиться, а отца николы не побачит… – тихо закончила Дарья.

При ее последних словах Панас вздрогнул и мучительная, судорожная гримаса исказила его лицо:

– Я уже и так наказан Богом, – хриплым голосом ответил он. – Не знаю, где моя дружина, где мои диты. Всих унесла вийна…