Децимация

– Спасибо тебе, Аркаша, что утешаешь. У меня действительно все время какое-то растерянное и подавленное настроение. Оно у меня уже давно, а пока болела – хандра обострилась. Пока я лежала – столько передумала, столько вспомнила и буквально по-новой все оценила. И все это память. Это – самое страшное, что могла вложить в мозг человек природа. От памяти не убежишь, к ней можно только приспособить жизнь. Воспоминания о прошлом! А от памяти остается только боль, которая свербит и ноет, и она сидит занозой в голове, которую не выковыряешь. А счастливое – как блестка в памяти, чтобы было больнее вспоминать обиды жизни… – Таня вздохнула. – Да что мы все время говорим о мрачном и тяжелом! Скажи, написал что-нибудь новое?

Аркадий привык к ее тоскливым самокопающимся разговорам. Он понимал ее смятение. Пока именно ей из всей семьи Гардинских война принесла больше всего горестей и душевных разрушений. Но ему было приятно, что она доверяет ему свои мысли и душу. Он очнулся от размышлений над ее словами:

– Нет. Пока не сочиняю. Так, иногда для себя играю, что идет изнутри, но я, как ты знаешь, такое не записываю.

– А жаль. У тебя не только прелестные, но и глубокие мелодии. А тот романс просто прекрасен. Он всем нравится… говорят, его другие уже поют. Спой его? А я постараюсь подпевать…

Аркадий, не отвечая, повернулся к фортепиано, снова открыл крышку и взял первые аккорды вступления и запел. Таня вполголоса подпевала, но глаза ее блуждали по стенам и не углублялись в смысл мелодии и слов, что несколько обидело Аркадия. Но после окончания исполнения Таня обратилась к нему очень просто, чем сгладила обиду Аркадия:

– Очень красиво. Напиши еще такой же нежный романс, чтобы мы могли его исполнить при публике вдвоем.

– Хорошо. Постараюсь, – ответил Аркадий, хотя не был уверен, что в ближайшее время он напишет что-то новое.

– Аркадий. К нам придут сегодня вечером гости. Всего несколько человек. Среди них будут офицеры.

Увидев, как при упоминании офицеров лицо Аркадия нахмурилось и напряглось от вспыхнувшей в груди ревности, Таня поправилась:

– Эти офицеры уже в возрасте. Маман их приглашает для меня – может, я сделаю партию. Но поверь – они не в моем вкусе. Они не герои. Скажу тебе честно, Аркадий, ты ярче их, хотя тоже не герой.

– А кто?

– Человек с божественным дарованием лиричности и растерянности. А знаешь – почему? Потому что родился в одной среде, а судьба тебя направила в другую. Ты не смотри на меня так обиженно, а то я расплачусь, – Таня засмеялась. – Тебе просто не хватило времени врасти в нашу среду – интеллигентную, но на девяносто процентов никчемную и пустую. Но, тем не менее, я тебя отношу к оставшимся десяти процентам. Ты – будущее нашей интеллигенции… – и без всякого перехода снова предложила: – Приходи сегодня к нам. Если будет возможность – исполнишь свои произведения. А будет у меня настроение, то спою, а ты будешь аккомпанировать. У меня сейчас после встречи с тобой появилось весеннее настроение, ты на меня благотворно влияешь… а может, заканчивается период уныния и расстройств. Придешь?

Она, конечно же, знала его ответ. Он не мог отказать в ее просьбе, но ей хотелось услышать и его утвердительное согласие.

– Да, приду.

– Вот и чудесно. Я жду… и все ждут тебя. Папа будет рад, – Таня удовлетворенно улыбнулась и, неожиданно наклонившись, коснулась его щеки своими мягкими губами, прошептав: – Жду!

И упорхнула из комнаты. А Аркадий, ошеломленный ее поцелуем, остался сидеть у пианино. Это был ее первый, мимолетный поцелуй. Почему она так поступила? Может быть она возвращается к жизни и он ей в этом помогает? И радостное чувство участия в судьбе Татьяны теплой волной разлилось в его груди.