Децимация

Потом дворами, прячась в ночной тени серых громад зданий, они пошли, – как определил Аркадий, – к центру города. В одном из дворов больше часа ждали дальнейших распоряжений. Аркадий замерз и мысленно ругал себя за то, что пошел в плаще, а не в пальто. Наконец Веденяпинский, переговорив с пришедшим к нему соратником, дал новую команду – передвинуться к площади и коротким броском занять здание харьковского совета. Всех, находящихся там депутатов, арестовать, а кто окажет сопротивление – уничтожить. От этого приказа у Аркадия чаще забилось сердце, а в голове появилась несвойственная ему ранее туманная пустота, которая оставалась у него до самого утра. С шумом ворвавшись в совет, они там ничего не обнаружили – большевики покинули его еще днем и не оставили даже сторожа. Все нападающие, ожидавшие хотя бы небольшой стрельбы, были разочарованы. Веденяпинский был разозлен, что не успел застать врага, и вся подготовка с атакой пришлась на пустое место. Он приказал всем ждать нового приказа.

Большинство расположились на диванах и стульях и, делая равнодушный вид, попытались заснуть. Аркадий сел на стул, пытался сосредоточиться, но не мог – в его сознании вставала то Татьяна, с умоляющими глазами вручающая ему браунинг и одновременно просящая его остаться живым, то брат Сергей, воевавший за большевиков, а, следовательно, против него, то обрывки сцен из его жизни. Но мелодии в его голове отсутствовали, и он даже не пытался их вызвать к себе. Происшедшее подавляло его и не способствовало творчеству. Наконец Веденяпинский, отсутствовавший долгое время, вернулся и скомандовал:

– Подъем! Хватит спать! Всем выходить на улицу!

Там, уже не скрываясь дворами, они быстрым шагом пошли по улицам – не строем, а скорее толпой – в направлении звучащих в утреннем воздухе выстрелов к заводу «Гельфердих-Саде». По мере приближения выстрелы становились явственнее – там шел настоящий бой. Выскочивший из подъезда одного из домов человек в офицерской форме что-то сказал Веденяпинскому и сразу же скрылся. В ответ тот распорядился, чтобы отряд шел не на завод, а на перекрытие пустыря. Как позже Аркадий понял, остатки красных с завода должны были отступать в этом направлении.

Уже светало. Восток горел багряными полосами рассвета, хотя солнце еще не вышло. И в этом слабом отсвете зари Аркадий увидел бегущие фигурки людей с винтовками от заводского забора в их сторону. В смятении екнуло сердце и забилось бешенными толчками, перехватило дыхание в груди. Аркадий понял, что сейчас все будет по-настоящему, и ему придется убивать или быть убитым самому. А с востока наступал карминный, равнодушный ко всему, много повидавший в своем многомиллиардном цикле, рассвет. И Аркадию вдруг остро захотелось раствориться в этом вечном его бездушии, порвать с так называемыми людьми, непонимающими, что природа обычна и непрестанна, а они поступают необычно и зло, вопреки заданному ей всемогущим космосом ритму, не замечающему их сутолочь. Она вечна, а они твари, которые скоро превратятся в прах, в неживую природу. И Аркадий со страхом глядел на разливающееся марево рассвета и ему сейчас хотелось стать песчинкой и унестись туда, к далеким невидимым звездам и не видеть никого – ни людей, ни землю.

Из оцепенения его вывел резкий крик Веденяпинского:

– К бою! По врагам… огонь!

Торопливо дернув затвор и услышав выстрелы своих товарищей, Аркадий, не целясь, выстрелил. Но бегущие, рассыпавшись цепью, стреляя на ходу, быстро приближались к ним. Аркадий еще не успел перезарядить винтовку, как услышал грубый мат Веденяпинского – такого он от интеллигентного человека не ожидал – относящийся к их умению стрелять. Он судорожно клацнул несколько раз затвором, не целясь, выпустил пули в бежавших на него людей и почувствовал, что винтовка не отдает огнем, а железный затвор щелкнул о железо. «Кончились патроны, – подумал он. – Неужели мне конец?» И вдруг он вспомнил о браунинге, сунул руку в карман и нащупал его. «А как из него стрелять?» – мелькнула паническая мысль. Но в это время раздался новый мат Веденяпинского, вместе с командой:

– Примкнуть штыки! К рукопашному… товсь!!