Децимация

Семья Гардинских жила в Харькове в течение нескольких поколений, и дом на Сумской достался профессору по наследству. Антон Гаврилович Гардинский в молодости был неплохим музыкантом, сочинял оперы и симфонии. Он любил вспоминать, как в конце прошлого века его симфонией восхищался сам Танеев. Но он ее не закончил. Всему виной, как часто он подчеркивал в разговорах с собеседниками, была его «беспримерная» любовь к Асе Михайловне – будущей жене. Воспитанный на сентиментально-романтической литературе, он отождествлял свою Асю с тургеневской и приложил немало усилий, чтобы завоевать свою хрупко-болезненную мечту, которую продолжал любить так же, как и двадцать пять лет назад. У них была единственная дочь – Татьяна. Гардинский, безумно влюбленный в музыку Чайковского и его оперу «Евгений Онегин», назвал дочь именем пушкинской героини. Так девочка получила свое имя. Одновременно получила новое имя и прислуга. Она в документах была Дусей, а на слуху стала Ариной, по имени няни Пушкина. Полку чайковско-пушкинского окружения у Гардинских прибавилось. Арина была очень привязана к Тане, – как вторая мама и няня одновременно. Ася Михайловна была болезненной женщиной, до войны ежегодно отдыхала в Крыму. Всей семьей периодически отдыхали в Италии, вдыхая песенно-живительный аромат Средиземноморья. Ася Михайловна искренне была привязана к своему заботливому и умно-наивному мужу, любившему семейный очаг и боготворившему ее и дочь. Антон Гаврилович был хорошим педагогом, и у него была голубая мечта – раз сам не стал известным композитором, то он должен воспитать достойного ученика, и чтобы с именем ученика вспоминали имя его учителя. Ему нравилось выражение «Воспитать ученика, который бы превзошел талантом учителя». Сейчас он свои надежды связывал с Аркадием, видя в нем огромный музыкальный талант, и старался реализовать возможности ученика. Но работы с будущим композитором было впереди еще много. По натуре Гардинский был человеком добрым, любил свой дом и дружеские компании, где можно было вести интеллектуальные разговоры и даже романтическо-революционные, но в практической жизни он был достаточно беспомощен. Это был типичный русский интеллигент – мягкий, образованный, отзывчивый на чужую беду, с феерическими мечтаниями, далекими от реалий жизни. Война его вначале напугала, но потом в дружеских компаниях он страстно говорил об отсталости России и мечтал о революционной буре. Но, когда грянула эта буря, он никак не мог в ней разобраться. Старая, привычная жизнь была ему дороже, чем новая, неразличимая за туманным горизонтом будущего.

Таня, которой было двадцать три года, была похожа на мать, но с более крепким здоровьем. Среднего роста, стройная, она не просто ходила по земле, а как бы пролетала. Она была действительно красива аристократически-русской красотой: розово-бледное лицо удивительным образом гармонировало с пепельно-дымчатыми, живыми, но загадочными глазами, яркие, полные губы улыбались всегда открыто и искренне. Даже родинки, – словно небрежно набрызганные ручкой чернильные пятна на левой щеке и шее, – не портили ее лица, а наоборот – придавали ему нежность. А, если добавить к этому волнистые до плеч светло-русые волосы и завлекалки, спадающие с висков и как серпантинки подрагивающие при ходьбе, то любой мужчина оценивал ее как свой тайный идеал. Одевалась она достаточно скромно, но с тем природным изяществом, который не позволяет выглядеть слишком просто, но также и вычурно. Три с небольшим года назад Таня вышла замуж за молодого, недавно закончившего юнкерское училище поручика Костецкого. Но счастье их было недолгим. Менее чем через месяц ее муж отбыл по месту службы, в связи с началом военных действий, и сложил свою голову в осенне-туманных Мазурских болотах. Таня, уже Костецкая, жгуче страдала о своей первой трагической любви. Почти два года ходила в трауре. Но в конце шестнадцатого года повстречала фронтового штабс-капитана, недавно возвратившегося из госпиталя с ранением в груди и со шрамом осколка снаряда на щеке. В ее глазах он был необыкновенным человеком – выжил на войне. Татьяна всей душой потянулась к нему. Но счастье их встреч тоже было недолгим. Штабс-капитан вскоре уехал в свою часть, пообещав в недалеком будущем навечно вернуться в ней. На прощание он подарил ей трофейный маленький, блестящий словно игрушка, бельгийский браунинг. Вскоре, в короткий зимний день, пришло ей письмо от его друзей, где сообщалось, что ее друг геройски погиб под Вильно. С тех пор Татьяна изменилась. Она внушила себе, что является для мужчин злым роком. Стала молчаливой и замкнутой. Улыбка осталась искренней, но печальной, пепельные глаза – потемнели, и в них поселилась тоска, а временами мелькал вопрос – что же происходит? Но эта задумчивая печаль делала ее еще более красивой, глубокой и интересной.