Децимация

Верю, встретимся снова,

Скажу нежное слово,

Тебе, в память о встрече, эту песню спою.

Таня сидела на старом потертом от времени диванчике, смотрела на его вдохновенное лицо, а в голове проносились мысли: «Мальчик еще. Неужели он меня любит? Бедный. Неужели он не понимает, что мне нравятся яркие личности. Он или действительно талантлив, или трудолюбивый подмастерье, которому внушается мысль, что он может стать великим музыкантом. А нравится он мне? Конечно, – так ответила сама себе Татьяна. – В нем есть что-то, отличающее его от других, даже и умных людей. Но что? Не понимаю. Но что-то есть. Искренность, непорочность, чистота? Нет, он видит мир по-своему, не как я, – сквозь мутную воду потерь и переживаний. Он пока видит жизнь через дистиллированную воду любви и работы». Она вначале не совсем внимательно слушала его, увлеченная своими мыслями, но слова:

«В этот ласковый вечер

Ты спешишь мне навстречу»…

– заставили ее встрепенуться, и она почувствовала, как музыка хлынула в нее, а слова запечатлеваются в мозгу, как звезды, навсегда припечатанные к темно-синему небу. Это была музыка о ней. Она непроизвольно подалась вперед и, неотрывно глядя в напряженное лицо Аркадия, стала жадно ловить каждый звук и слово, как приморский песок, жадно и беспредельно впитывающий в себя шумящую, белоснежную волну. Но вот Аркадий закончил петь, и последний аккорд медленно-хрустально растаял в углах маленькой комнатки. Татьяна выпрямилась на диване, поднялась и подошла к Аркадию, обняла его за шею, прижав голову к груди, наклонилась и поцеловала в щеку. Это вышло у нее непроизвольно, и она сразу же застеснялась своего поступка. Аркадий ошарашенно поднял голову. Молчание длилось недолго, но им обоим показалось вечным. Отойдя в сторону и облокотившись на фортепиано, Таня спросила:

– Это ты написал мне? – она не заметила, как сказала ему «ты».

– Да, вам… – сознался Аркадий и пристально посмотрел на нее, как будто видел в первый раз. Ее темные глаза светились голубизной, а на губах застыла благодарно-рассеянная улыбка.

– Мне посвящали свои стихи некоторые… знакомые. Но никто не посвящал мне песен или романсов. Ты – первый… это удивительно. И слова хороши, и музыка великолепна. Сейчас не пишут такие романсы. Русские классические романсы девятнадцатого века ушли в прошлое, стали памятниками. Сейчас романсы другие, более конкретные. А у тебя – классика романса.

– Вы держите свое слово. Не говорите плохого.

– Нет, Аркадий, мальчик мой. Это действительно так. Я не льщу вам, говорю правду. А чтобы доказать это, я спою ваш романс в присутствии знаете – кого? Нет? Николая Харито.

Это был известный и популярный композитор – автор гремевшего с подмостков театров, ресторанов, заезженных пластинок романса «Отцвели уж давно хризантемы в саду».

– Он приезжает в Харьков, и в его честь будет прием в музыкальном обществе, – продолжала Таня. – Может, ты исполнишь этот романс в его присутствии?

– Нет. Это романс женский, его должна исполнять певица.

Татьяна быстро ответила:

– Тогда его исполню я. Я, правда, давно уже не пела в обществе. У меня и голос небольшой, но если ты будешь аккомпанировать, то я пойду на этот подвиг.

Она засмеялась удовлетворенным смехом, может быть впервые за последние годы. У нее было музыкальное образование, полученное в семье под руководством отца, но музыка для нее была средством отдыха. Аркадий кивнул в знак согласия, что будет аккомпаниатором. Он был рад видеть ее смеющейся и радостной, и не хотел огорчать ее своим отказом, что хотел сделать секундой раньше.

– Вы перепишите мне ноты?

– Хорошо.

– Я вас приглашаю сегодня на ужин. Не отказывайтесь… и давайте будем друг с другом на «ты». Я ж ненамного старше вас. Да и в романсе вы ко мне обращаетесь на «ты»… хорошо? Приходите сегодня к нам. Договорились?

И снова Аркадий ответил одним словом:

– Хорошо.

– До вечера.

Татьяна упорхнула. Аркадий осторожно присел на диван, как раз на то место, где сидела Таня и, закрыв глаза, вдыхая остывающий аромат духов любимой женщины, мечтательно улыбнулся и начал вспоминать все подробности только что состоявшейся встречи. Он был необыкновенно счастлив тем, что сумел доставить это счастье другому человеку.

22