Децимация

Но ошибался умнейший человек – Николай фон Дитмар, политиков не так легко сковырнуть в России с их укоренившегося места, и что вскоре придется ему быть министром в украинском правительстве гетмана Скоропадского. Никто из промышленников не верил, что большевики пришли надолго. Фон Дитмар закончил говорить и посмотрел на часы: скоро должен приехать Харито. Во время разговора о нем не вспоминали.

Музыкальная интеллигенция отдельной группой беседовала о своем. Гардинский рассуждал не о музыке, а о прошлом и будущем страны.

– Как бы ни говорили нынешние революционеры, но революцию все-таки подготовили мы, интеллигенция. Свободолюбивые идеи развивали наши великие умы. Они просто приучили весь наш народ к тому, что когда-нибудь революция будет. Вот она и произошла. Теперь, когда закончится переходной период революции, необходимо будет взяться за создание новой культуры. Да, да! – мило картавил он. – Именно новой. После революции мы не имеем права работать по-старому. Конечно, лучшее из старого надо взять. Высокое искусство должно быть понятно простому человеку. Хватит его кормить цирком, духовым оркестром, дешевыми пьесами… народ должен слушать высокую музыку Чайковского, Скрябина, других старых и будущих композиторов. Мы духовно обирали народ веками – пора вернуть взятое у него ранее.

Гардинский, внутренне довольный собой, удовлетворенно-покровительственно посмотрел на собеседников. Никто ему не возражал. Да и что возражать – все было предельно ясно, и почти вся творческая интеллигенция рассуждала так же.

– Я сочинил революционную пьесу, – горячо заговорил молодой, с длинными, давно немытыми волосами, слушатель консерватории. – Если вы, дорогой Антон Гаврилович, любезно соизволите прослушать ее и дать оценку, я вам буду всесердечно благодарен. Я думаю, именно такое произведение нужно революционному народу.

Гардинский благосклонно кивнул головой в знак согласия. Другой собеседник, также молодой многообещающий музыкант, сверля жгучим взглядом коллег, убежденно произнес:

– Я считаю, что надо широко открыть двери для народа в оперные и драматические театры. Давать для них бесплатные спектакли и концерты. Для тех, кто имеет деньги, следует давать спектакли по дорогим билетам. Этим будут компенсированы бесплатные представления. А то у народа нет настоящей культуры. Что они поют? Частушки да минорные песни… и то – когда бывают в стельку пьяными. Поэтому и воспитывать его надо бескорыстно, как я уже сказал – бесплатно.

Гардинский, который был центром беседы, снова согласно кивнул головой, но одновременно поднял руку немного вверх и качнул ею в знак несогласия.

– Вы, молодой человек, немного неправы. Как воспитывать народ, – я могу с вами согласиться, но то, что народ не имеет культуры, я с вами, нижайше извините, согласиться не могу. Я ведь как вас учил… – он сделал паузу, будто бы читал лекцию. – Культуру создает народ. Понятно? Наша же задача огранить этот алмаз и сделать его бриллиантом. Мы только совершенствуем то, что дает нам народ. В этом призвание настоящих художников и даже, не побоюсь громкого слова, долг перед народом. И вот сейчас наступило время вернуть этот долг народу, и мы его вернем.

Молодежь, окружавшая его, согласно поддакивала своему мэтру, и продолжались бесконечные разговоры и споры об искусстве и его роли в народной жизни.

Женщины также разместились отдельными группами. В основном они знали друг друга, поэтому и разговоры были непринужденными и меньше, чем у мужчин, касались политики. Нынешний год выдался тревожным и, в отличие от прошлых лет, женщины виделись реже, и каждую вновь прибывшую встречали громкими восклицаниями, поцелуями, вздыханиями и влюбленными глазами. Ася Михайловна, в строгом вечернем бархатном платье сидела в окружении знакомых ей лиц. В отличие от мужа, она не была центром компании. Ее тщательно припудренное, – чтобы скрыть появившиеся морщинки, – лицо на фоне черного платья выделялось болезненной бледностью. Таня сидела в стороне от матери. Она была в белом платье, так как любила этот цвет. Кудрявые светло-русые волосы были перехвачены широким красным бантом, который контрастировал с платьем и придавал ей женскую загадочность. Она ждала популярного композитора с нетерпением, волнуясь перед предстоящим своим выступлением, которого, впрочем, могло и не быть. И это ее даже радовало, – петь ей уже не хотелось.

– Голубушка! – говорила одна из дам. – Что за жизнь? Никого не вижу, ни с кем не встречаюсь. Скоро уже будет два месяца, как Эйхельбаум пошил мне платье. А я его только сегодня впервые одела. Как это все понимать?

Послышались неодобрительные восклицания.

– Я думаю, что оно уже устарело. Время так быстро бежит. О, ужас! Так и жизнь скоро пройдет, и всех знакомых позабуду.

Она томно закатила глаза. Другая, полная дама, возмущенно рассказывала: