Детство и общество

Давайте вспомним здесь простой факт из жизни взрослых, часто смущающий их. Будучи травмированными, они склонны снимать свое напряжение, «выговариваясь». Их неодолимо тянет описывать тягостное событие по нескольку раз, и это, кажется, заставляет их «чувствовать себя лучше». Системы, предназначенные исцелять душу или психику, предполагают ритуальное использование этой склонности. Помогает им в этом посвященный в духовный сан (или другое духовное лицо), который уделяет безраздельное внимание страждущему, клянется не осуждать и не выдавать тайну исповеди, отпускает грехи (дарует прощение), объясняя, какой смысл проблема конкретного человека приобретает в более широком контексте, будь это грех, конфликт или болезнь. Но такой подход ограничен в тех случаях, когда «клиническая» ситуация утрачивает обособленность, при которой только и можно размышлять о жизни, и сама становится острым конфликтом между доверием и враждебностью. С психоаналитической точки зрения ограничения устанавливаются склонностью (особенно сильной у невротиков) переносить базисные конфликты из первоначальной детской обстановки в каждую новую ситуацию, включая и терапевтическую. Именно это имел в виду Фрейд, когда говорил, что в начале само лечение становится «неврозом перенесения». Пациент, который таким образом переносит свой конфликт, в то же самое время сопротивляется любым попыткам заставить его бесстрастно посмотреть на ситуацию и сформулировать ее значение. Он оказывает сопротивление

и более чем когда-либо втягивается в войну, чтобы покончить со всеми войнами. Именно здесь непсихоаналитическая терапия часто прекращается. Говорят, что пациент не может или не хочет стать здоровым либо неспособен понять свои обязанности в курсе лечения. Однако терапевтический психоанализ как раз и начинается с этого момента. Он предполагает систематическую опору на знание о том, что желание невротика выздороветь и его непреодолимая потребность перенесения своих зависимостей и враждебных актов на процесс лечения и терапевта неразделимы. Психоанализ признает такие «сопротивления» и извлекает из них полезную информацию.

Феномен перенесения

у играющего ребенка, равно как и у вербализующего свои проблемы взрослого, отмечает собой точку, где обычные меры оказываются неэффективными. То есть душевное возбуждение усиливается настолько, что разрушает игривость, помимо воли переходя в игру или в отношения с наблюдателем игры. Этот «эмоциональный пробой» характеризуется тем, что в данном случае можно описать как распад игры, то есть внезапную и полную или медленно распространяющуюся неспособность играть. Мы уже видели такой распад игры, когда в ответ на мою провокацию Энн ушла от меня и моих интересных игрушек, чтобы возвратиться к матери. Мы также видели Сэма, охваченного неодолимыми эмоциями в середине игры. В обоих случаях наблюдение за игрой выступало в качестве побочного диагностического инструмента. А сейчас я расскажу о маленькой девочке, которую привели для установления диагноза и благодаря которой я прошел полный цикл распада и триумфа игры. Она показала великолепный образец того способа, с помощью которого затопленное страхом эго может вновь обрести свою синтезирующую способность через вовлечение в игру и выход из нее.

Нашей пациентке, Мэри, три года. Она неяркая брюнетка, выглядит (и является таковой) смышленой, хорошенькой и довольно женственной. Говорят, однако, что при нарушении душевного равновесия Мэри становится упрямой, по-младенчески капризной и замкнутой. На днях ее запас экспрессивных выражений пополнился описаниями кошмаров. К этому добавились сильные приступы беспокойства в игровой группе, к которой недавно присоединилась. Все, что могут сообщить воспитатели игровой группы, сводится к следующему: у Мэри странный способ поднимать вещи и напряженное тело, причем ее напряженная неловкость, кажется, возрастает в связи с режимными моментами отдыха и посещения туалета. Получив такую информацию, мы и пригласили Мэри в наш кабинет.