Детство и общество

Входит мать. Она уверена, что общения не получилось, и спрашивает Мэри, не хочет ли она пойти домой. Я говорю девочке, что она может идти домой, если хочет, но я, мол, надеюсь, что через несколько дней она придет еще раз. Быстро успокоившись, Мэри уходит с матерью, говорит секретарю в приемной «до свидания», как если бы у нее состоялся приятный визит.

Может показаться странным, но я тоже считал, что ребенок провел успешную коммуникацию, хотя она и прервалась. Когда дело касается маленьких детей, слова не всегда нужны в самом начале общения. Я считал, что игра Мэри постепенно подготавливала диалог. Во всяком случае, я надеялся, что девочка передала мне посредством контрфобической активности информацию о том, что ей угрожало. Факт вмешательства озабоченной матери был, конечно, столь же знаменательным, как и прекращение игры ребенка. Вместе они, вероятно, объясняют инфантильную тревогу девочки. Но что она хотела сообщить мне этим эмоциональным выступлением, этой внезапной веселостью и неожиданно нахлынувшей агрессивностью, как и одинаково неожиданным торможением и тревожной бледностью?

Видимое содержание модуса состояло в том, чтобы толкать

предметы, но не рукой, а куклой как удлинителем руки, и затем, держа куклу в области гениталий, ронять ее.

Кукла как продолжение руки была, так сказать, толкающим орудием. Это давало возможность предположить, что Мэри не осмеливается трогать или толкать предметы голой рукой. Я вспомнил о наблюдении ее воспитателя, утверждавшего, что девочка трогает и поднимает предметы особым способом. А это и общая напряженность ее конечностей наводили меня на следующую гипотезу: Мэри беспокоят ее руки, возможно, как агрессивные орудия.

То, что девочка располагает куклу у нижней области живота, а потом странным образом постоянно и многократно ее роняет, привело к дополнительному предположению: девочка инсценировала потерю агрессивного орудия, толкающего инструмента. Похожее на припадок состояние, охватившее ее в тот момент, отчасти напоминает мне то, о чем я давно знал: сильные истерические припадки у взрослых женщин интерпретировались как инсценировки, в которых оба партнера участвуют в воображаемом скандале. Так, одна рука, срывая одежду пациентки, может тем самым символизировать нападение агрессора, тогда как другая, хватая и удерживая первую, может изображать попытку жертвы защититься. У меня создалось впечатление, что приступ Мэри имеет именно такую природу: казалось, она хочет изображать и ограбленную, и грабителя, испуганно и в то же время как бы навязчиво роняя куклу по несколько раз.

Но что у нее могли украсть? Для ответа нам потребовалось бы знать, какое значение она придавала кукле в данном случае. То есть использовалась ли кукла в качестве агрессивного инструмента или символизировала младенца. За время этой игры роняемая кукла сначала побывала в роли удлинителя конечности и толкающего инструмента для выражения агрессии, а затем представляла собой что-то утраченное в нижней области живота при обстоятельствах крайнего беспокойства. Считает ли Мэри пенис таким агрессивным оружием? И не инсценирует ли она тот факт, что у нее его нет? По рассказам матери, вполне вероятно, что при поступлении в детский сад у Мэри появилась первая возможность ходить в туалет вместе с мальчиками, а посещения туалета, как уже говорилось, служили поводом для тревоги.

Мать Мэри стучится в дверь в тот момент, когда я думаю о ней. Она оставила ребенка, теперь уже совершенно успокоившегося, снаружи и вернулась, чтобы сообщить еще кое-что о дочери. Мэри родилась с шестым пальцем, который ей удалили примерно в шесть месяцев, но на левой руке у нее остался шрам. Как раз до появления ее приступов тревоги Мэри неоднократно «и настойчиво» спрашивала об этом шраме («Что это? Что это?») и получала шаблонный ответ: «Комар укусил». Мать согласилась с тем, что ранее девочка вполне могла присутствовать при разговорах, в которых упоминалась ее врожденная аномалия. А недавно, добавила она, Мэри стала столь же настойчивой в своем сексуальном любопытстве.

Теперь мы можем лучше осмыслить тот факт, что Мэри беспокоит агрессивное использование собственной руки, которую лишили пальца, и что, возможно, она ставит знак равенства между рубцом на руке и своим генитальным «рубцом», то есть между утраченным пальцем и отсутствующим пенисом. Кроме того, такая ассоциация, вероятно, связана с наблюдением половых различий во время игр в детском саду и безотлагательным вопросом об угрожающей операции.