Родители Мэри приняли (а частично и сами предложили) следующие рекомендации. Любопытство дочери относительно ее шрама, половых органов и возможного удаления миндалин требовало правильной установки и правдивой позиции. Девочке нужно, чтобы другие дети, особенно мальчики, приходили играть к ней домой. Вопрос о миндалинах требовал решения специалиста, которое затем можно было бы честно сообщить ребенку. По-видимому, неразумно будить и давить на девочку, когда ей снятся кошмары. Возможно, ей нужно было довести борьбу со своими сновидениями до конца. Необходимо было лишь немного подержать и успокоить ее, когда она сама просыпалась. Ребенку требовалось активная деятельность. Игровое обучение ритмическим движениям могло бы несколько уменьшить напряженность ее конечностей, которая, независимо от первоначальной причины, вероятно, усугублялась наполненным страхом ожиданием с тех пор, как девочка впервые услышала о таинственной ампутации ее пальца.
Когда через несколько недель Мэри нанесла мне короткий визит, она была совершенно спокойной и ровным громким голосом спросила меня о цвете поезда, на котором я ездил в отпуск. Вспомним, что Мэри опрокинула игрушечный паровоз в свой первый приход. Но теперь она могла разговаривать о паровозах. Удаление миндалин оказалось ненужным; кошмары прекратились. Девочка свободно и без ограничений контактировала с новыми товарищами по игре как у себя дома, так и по соседству. Восстановились игровые отношения с отцом. Ему интуитивно удалось как нельзя лучше использовать внезапно захватившее Мэри восхищение сияющими локомотивами. Он регулярно ходил с ней гулять к локомотивному депо, где они вместе любовались могучими машинами.
Здесь тот символизм, который наполнял собой рассматриваемый клинический эпизод, приобретает новый смысл. В связанном с распадом игры состоянии отчаяния игрушечный локомотив, по-видимому, имел деструктивное значение на фоне фаллически-локомоторного беспокойства. Когда Мэри опрокинула его, она, вероятно, испытывала вселяющее благоговейный страх чувство из разряда «Адам, где ты?», которое мы уже наблюдали у Энн.
В это время игровые отношения Мэри с отцом были разрушены из-за его тревог по поводу возможной потери работы и соответствующего социально-экономического статуса. Девочка, конечно, не могла знать, а тем более понять то, что творилось в душе отца. По-видимому, она истолковала все исходя из своих возрастных возможностей и реальных изменений своего статуса. И все же реакция ребенка была в определенном смысле связана с неосознаваемым значением действий отца. Нависшая угроза потери статуса, угроза оказаться на грани существования часто становятся результатом бессознательной попытки посредством более строгого самоконтроля и свободных норм вновь обрести утраченную почву под ногами или, по крайней мере, удержаться от дальнейшего падения. Я полагаю, это и заставило отца менее терпимо реагировать на исследовательскую активность маленькой дочери. Тем самым он обижал и пугал ее, подрывая ту сферу, которая была уже и так подорвана. Именно эта сфера в концентрированной форме проявилась потом в ее игре, хотя девочка и пыталась из-за ужаса изоляции пробиться назад к игровой взаимности. Таким образом, дети действительно отражают в игре исторические и экономические кризисы, возникающие в жизни родителей. А там, где это не удается, переносят кризисы в собственную жизнь.
Ни игра Мэри, ни обеспеченный этой игрой инсайт не могли изменить экономических забот ее отца. Но в тот момент, когда он признал, что его тревоги влияют на развитие дочери, он осознал: в дальней перспективе ее тревоги будут иметь гораздо большее значение, чем грозившее изменение его рабочего статуса. Впрочем, реальные события не подтвердили его опасений потерять работу.
Идея отца совершать прогулки к локомотивному депо была удачной, поскольку теперь настоящие паровозы стали символами могущества. Это признавали и отец, и дочь. Кроме того, они поддерживались всей системой образов той машинной культуры, в которой этому ребенку суждено было стать женщиной.
Таким образом, по окончании любой терапевтической встречи с ребенком родитель должен поддерживать то, чего взрослый пациент вынужден добиваться для себя сам, а именно перестройку в соответствии с образами и силами, направляющими культурное развитие в его эпоху, а с ней — и возросшую перспективу чувства идентичности.
И здесь, наконец, мы подходим к описанию и определению того, что мы понимаем под идентичностью.
3. Истоки идентичности
Неожиданно появляющаяся идентичность соединяет стадии детства, когда телесному «я» и родительским образам придаются их культурные смыслы. Она же соединяет переходами и стадии ранней взрослости, когда множество социальных ролей становятся доступными, но принудительными. Мы попытаемся прояснить этот процесс, сначала рассматривая некоторые шаги ребенка в направлении идентичности, а затем — препятствия, воздвигаемые культурой на трудном пути ребенка к обретению идентичности.