Но, как я говорил, Мэри начала озорно посматривать на меня. Теперь она смеется, берет мать за руку и тянет из комнаты, решительно говоря: «Мама, пойдем!» Я выжидаю какое-то время и выглядываю в приемную, откуда неожиданно раздается громкое и торжествующее: «Той там!». Я быстро отхожу назад, после чего Мэри с грохотом захлопывает дверь. Две мои следующие попытки выйти из комнаты закончились тем же. Она загнала меня в тупик.
Ничего не оставалось, как только включиться в игру. Я слегка приоткрыл дверь, быстро просунул в щель игрушечную корову, заставил ее пропищать и отдернул назад. Мэри вне себя от удовольствия и настойчиво требует повторить игру несколько раз. Она добивается своего, но наступает время идти домой. Уходя, она победоносно, но любяще смотрит на меня и обещает прийти еще. Мне же остается трудная задача — разгадать, что произошло.
От тревоги в аутосфере в первом игровом эпизоде Мэри перешла к насыщению в микросфере и добилась победы в макросфере. Она вывела мать из моего пространства и заперла меня в нем. Именно в этом и заключалась суть игры: не выпускать (в шутку) мужчину из его комнаты. И только в связи с этим шуточным превосходством Мэри решилась заговорить со мной, причем не в какой-то там вежливо-неопределенной форме. «Той там!» («Не выходи!») — вот ее первые слова, с которыми она когда-либо обращалась ко мне! Слова эти были произнесены четко и громко, как будто она ожидала момента, когда будет достаточно свободной, чтобы произнести их. Что все это означает?
Я полагаю, мы наблюдаем здесь завершение игрового эпизода через «перенесение отца». Уместно вспомнить, что с того момента, как Мэри вошла в мою комнату первый раз, она обнаружила несколько кокетливое и робкое любопытство ко мне, которое тут же попыталась скрыть, крепко зажмурив глаза. Можно было бы ожидать, что она перенесет на меня (мужчину с игрушками) конфликт, разрушивший ее обычные игровые отношения с отцом. Тогда понятно, почему в этой игре Мэри повторяла — «Той там!», то есть «Не выходи оттуда!», хотя владела ситуацией. А при изменении векторов («оттуда — туда») повторяла и ту ситуацию отлучения, пассивной жертвой которой она стала дома («He входи сюда!»).
Возможно, кому-то покажется, что это излишне сложное и хитроумное рассуждение для такой маленькой девочки. Но здесь хорошо бы осознать, что эти вопросы трудны лишь для рационального мышления. Придумать такую последовательность игровых трюков действительно сложно. Трудно даже распознать и проанализировать ее. Но когда все это происходит бессознательно и автоматически, никогда не следует недооценивать силу эго даже у такой маленькой девочки.
Этот эпизод приведен для того, чтобы показать тенденции к самоисцелению в спонтанной игре, так как игровая терапия и игровой диагноз должны систематически использовать процессы такого самоисцеления. Они могут помочь ребенку оказать помощь самому себе и помочь нам консультировать родителей. Там же, где самоисцеления не происходит, должны применяться более сложные методы лечения (детский психоанализ), которые не обсуждались в этой главе. Ребенок становится старше, и место игры обычно занимает длительная беседа. Однако здесь я хотел продемонстрировать, что несколько сеансов игры могут снабдить нас информацией о проблемах, которые ребенок никогда не смог бы высказать. Подготовленные наблюдатели, располагающие многочисленными данными о жизни ребенка, способны из нескольких игровых контактов получить информацию о том, какие из этих данных действительно соответствуют конкретному ребенку и почему. В случае с Мэри распад игры и игровое насыщение, рассмотренные в рамках всех известных обстоятельств, определенно говорят о том, что множество прошлых и будущих, реальных и воображаемых событий были включены в систему взаимоотягчающих угроз и опасностей. На втором сеансе своей игры она устранила их все разом: «восстановила» собственный ампутированный палец, успокоила себя, вновь подтвердила свою женственность и… дала хороший урок взрослому мужчине. Тем не менее обретенный таким образом игровой мир необходимо подкрепить новым пониманием со стороны родителей.