Детство и общество

Психологи преувеличивают типичные черты отца в историческом образе Гитлера, тогда как Гитлер — это тот юноша, который отказался стать отцом в любом дополнительном значении этого слова и, коли на то пошло, кайзером или президентом. Он не повторил ошибку Наполеона. Гитлер был фюрером — старшим братом, которого превозносили и который взял на себя прерогативы отцов, но не допускал сверхидентификации с ними. Называя своего отца «старым, хотя все еще ребенком», он сохранял за собой новое положение человека, который, обладая верховной властью, остается молодым. Он был несломленным юношей, выбравшим карьеру в стороне от обычного счастья, меркантильного спокойствия и душевной умиротворенности — карьеру лидера шайки, который сплачивает своих парней, требуя от них восхищения собой, творит террор и умело втягивает их в преступления, отрезающие пути к отступлению. Он был безжалостным эксплуататором родительских неудач.

«Вопрос моей карьеры был решен гораздо быстрее, чем я ожидал… Когда мне исполнилось тринадцать, совершенно неожиданно умер отец. Мать считала себя обязанной продолжить мое образование для карьеры чиновника». У Гитлера развилась «тяжелая» легочная болезнь, помешавшая намерению матери, и «все, за что я боролся, к чему втайне стремился, вдруг стало реальностью…» Матери пришлось разрешить больному мальчику то, в чем она отказывала здоровому и упрямому: теперь он мог уехать и готовить себя к профессии художника. Он уехал и провалил вступительный экзамен в национальную Академию художеств. Затем умерла и мать. Он стал свободным и одиноким.

Профессиональный крах последовал за провалом в Академию художеств, который с точки зрения прошлого объясняется как твердость характера и мальчишеское упрямство. Хорошо известно, как при подборе своих подручных Гитлер позднее исправлял подобные гражданские неудачи. Он вышел из этого положения только благодаря немецкому обычаю прятать школьную неудачу за позолотой намека на скрытый гений: «гуманитарное» образование в Германии все время страдало от раскола, поощряя долг и дисциплину и одновременно возвеличивая ностальгические вспышки поэтов.

В своих отношениях со «старым» поколением в Германии или за ее пределами Гитлер последовательно играл роль такого же упрямого, такого же хитрого и такого же циничного подростка, каким он, по его собственным словам, был в отношениях со своим отцом. Каждый раз, когда он чувствовал, что его действия требовали публичного оправдания и защиты, Гитлер, по-видимому, разыгрывал ту же сцену, какую разыграл в первой главе «Майн Кампф». Его тирады акцентировались на одном зарубежном лидере — Черчилле или Рузвельте — и изображали его как феодального тирана и выжившего из ума старика. Затем он создавал второй образ — ловкого, богатого сына и декадента-циника. Дафф-Купер и Иден из всех мужчин были единственными, кого он выбирал. И действительно, немцы оправдывали нарушенные им обещания, поскольку Гитлер, этот крутой парень, казалось, просто извлекает пользу из дряхлости других мужчин.

3. Мать

«…Мать, посвятившая себя заботам о доме и детях, с неослабным любящим вниманием»

Помимо этого предложения из своей волшебной сказки, Гитлер почти ничего не сообщает о матери. Он упоминает, что мать иногда деликатно расспрашивала его о драках, в которые он, юный герой, ввязывался; что после смерти отца она чувствовала себя «обязанной» — скорее по долгу, чем по склонности — сделать все, чтобы он продолжил свое образование, и что вскоре она тоже умерла. По его словам, он уважал отца, но любил мать.

О «ее детях» не сказано ни единого слова. Гитлер никогда не был чьим-то братом.

В том, что Гитлер, лицемерный и истерический авантюрист, имел патологическую привязанность к своей матери, вряд ли можно сомневаться. Но суть дела не в этом. Была ли его привязанность патологической или нет, но он ловко разделяет образ своей матери на две категории, представляющие высочайшую пропагандистскую ценность: любящая, по-детски непосредственная и слегка замученная кухарка, чье место на теплой и уютной кухне, и гигантская мраморная или чугунная дева, памятник этому идеалу. Редкие упоминания Гитлером собственной матери контрастируют с изобилием сверхчеловеческих фигур матери. Его имперско-германская волшебная сказка не просто говорит о том, что Гитлер родился в Браунау, потому что там жили его родители. Нет, именно «Судьба указала место моего рождения». И это случилось именно тогда, когда это случилось, вовсе не вследствие естественного хода событий. Нет, то, что он «родился в период между двумя войнами, во времена спокойствия и порядка», — это «незаслуженная злая шутка Судьбы». Когда он бедствовал, «нужда сжимала меня в своих объятьях», а когда впадал в уныние, «госпожа Печаль была моей приемной матерью». Но эту же «жестокость Судьбы» позже он научился восхвалять как «мудрость Провидения», ибо судьба закалила и подготовила его для службы Природе, «безжалостной царице мудрости».