Детство и общество

Когда разразилась Первая мировая война, «Судьба милостиво позволила» ему стать солдатом немецкой пехоты — та самая «неумолимая богиня Судьбы, которая использует войны для того, чтобы оценивать страны и народы». Когда после поражения Германии Гитлер предстал перед судом, защищая свои первые революционные подвиги, он определенно чувствовал, «что богиня вечного суда — История — с улыбкой порвет вердикт присяжных».

Судьба, то вероломно срывающая планы героя, то милостиво угождающая его героизму и рвущая в клочья приговор плохих стариков, и есть та инфантильная образность, пропитывающая изрядную часть немецкого идеализма. Лучше всего она представлена темой юного героя, который становится великим в чужой стране и возвращается, чтобы освободить и возвысить «плененную» мать (романтическая копия сказания о царе Эдипе).

За этими образами сверхчеловеческих матерей таится двуликий образ материнства: мать то предстает игривой, непосредственной и щедрой, то вероломной и заключившей союз со злыми силами. Я полагаю, это общераспространенный в патриархальных обществах набор образов, где женщина, во многих отношениях оставаясь безответственной и по-детски наивной, становится связующим и передаточным звеном. Так уж получается, что отец ненавидит в ней увертливых детей, а дети — отстраненного отца. Поскольку «эта мать» постоянно становится и остается бессознательной моделью «этого мира», при Гитлере амбивалентное отношение к женщине-матери стало одним из наиболее выраженных признаков немецкого казенного мышления.

Отношение фюрера к материнству и семье оставалось двусмысленным. Развивая национальную фантасмагорию, он видел в себе одинокого человека, сопротивляющегося и угождающего фигурам сверхчеловеческой матери, которые то пытаются уничтожить его, то благословляют. Однако он не признавал женщин в качестве товарищей, верных до конца, хотя упорно хотел сделать порядочную женщину из Евы Браун, которую вскоре собственноручно застрелил (по крайней мере, так заканчивается эта легенда). Только жены других мужчин производят на свет детей под защитой канцелярии, тогда как сам он, согласно его официальному биографу, «есть воплощение национальной воли. Он не знает никакой семейной жизни; не знает он и порока».

Гитлер распространял эту официальную двойственность в отношении к женщинам на свое отношение к Германии как к образу. Открыто презирающий массы своих соотечественников, которые и составляют Германию, он, взбешенный, стоял перед ними и заклинал их фанатичными воплями «Германия! Германия! Германия!», заставляя поверить в мистический национальный организм.

Кроме того, немцы всегда были склонны проявлять сопоставимое двойственное отношение к человечеству и миру в целом. То, что мир, по существу, воспринимается как «внешний мир», справедливо для большинства племен и народов. Но для Германии мир постоянно меняет свое качество, и всегда крайним образом. Мир переживается либо как значительно превосходящий Германию по возрасту и мудрости, как цель вечного стремления и страсть к путешествиям

, либо как окружающий Германию лагерь подлых и вероломных врагов, живущих ради одной цели — ее погибели, либо как таинственное жизненное пространство, которое предстоит завоевать посредством тевтонской храбрости и использовать в течение тысячелетия юношеского освобождения.

4. Юноша