Детство и общество

Политическая и военная машина национал-социализма сокрушена. Однако ее поражение несет в себе условия для возникновения новых угроз, потому что Германия снова разделена изнутри, а формирование немецкой политической идентичности опять отложено. Снова немецкая совесть оказывается беспомощной стрелкой на весах двух мировых этик. Завтра она опять может заявить права на то, чтобы быть тем самым арбитром, который держит эти весы в своих руках. Тотальное поражение порождает также и чувство тотальной уникальности, готовность снова позволить эксплуатировать себя тем, кто, кажется, может предложить ощущение тотальной власти вместе с постоянной сплоченностью и новое чувство идентичности, избавляющее от ныне бессмысленного прошлого.

Всем, кто надеется и борется за перемены в Европе, которые обеспечат немцам мирную судьбу, сначала необходимо понять историческую дилемму ее молодого поколения и молодежи других крупных частей мира, где недоразвитые национальные идентичности должны пройти новое испытание в общей индустриальной и братской идентичности. Именно по этой причине я обратился к периоду, предшествовавшему последней войне. До тех пор, пока действовавшие тогда силы втянуты в согласованные усилия по наведению истинно нового порядка, мы не вправе позволять себе забывать.

Глава 10

Легенда о юности Максима Горького

В наши дни трудно получить о России дополнительную информацию, которая была бы достоверной, релевантной и одновременно ясной. То немногое, что я знаю, недавно сконцентрировалось вокруг образов старого, но тем не менее трогательного русского фильма, и прежде всего вокруг самообладания мальчика — героя этой картины.

Фильм рассказывает большевистскую легенду о детстве Максима Горького. Как и в случае с версией национал-социалистов о детстве Гитлера, я проанализирую систему образов в их связи с географическим местоположением и историческим моментом происхождения. В некоторых знаменательных отношениях эти две легенды обладают известным сходством. Обе они показывают растущего своевольного мальчика в ожесточенной борьбе с отцом, главой рода — беспощадным тираном, пусть даже и дряхлым неудачником. И Гитлер, и Горький в отрочестве пережили психологический шок от бессмысленности существования и тщетности бунта. Они стали интеллектуальными пролетариями и были близки к крайнему отчаянию. По иронии судьбы оба получили известность в полицейских досье своих стран как «бумагомараки». Однако на этом аналогии заканчиваются.

Горький стал писателем, а не политиком. Конечно, и после русской революции он продолжал оставаться идолом страны Советов. Он вернулся в Россию и умер там. Было ли в его смерти нечто таинственное или это была просто мистификация по политическим мотивам, мы не знаем. У гроба Горького Молотов сравнил его смерть с утратой самого Ленина. Очевидно, что причины его национального возвеличивания — не в доктринерском фанатизме и не в политической хитрости Горького. Он, друг Ленина, говорил: «Различия во взглядах не должны влиять на симпатии. Я никогда не отводил теориям и мнениям значительного места в отношениях с людьми». Факты заставляют нас сделать вывод об исключительной терпимости к Горькому Ленина и Сталина, закрывавших глаза на некоторые его знакомства с подозрительно консервативными личностями. Ответ кроется в том, что Горький был народным писателем, сознательно и упорно писал о народе и для народа. Он — «бродяга» и «провинциал» — жил в двойном изгнании: политической ссылке (под надзором царской полиции) и изоляции от интеллектуальных кругов своего времени. Его «Воспоминания» показывают, насколько спокойно и обдуманно он изображает себя даже в присутствии таких мощных фигур, как Толстой.

Подобно Толстому, Горький принадлежит к той эпохе русского реализма, которая сделала грамотную Россию такой безжалостно внимательной к себе и такой ужасно робкой. Однако манере его письма было чуждо любование собственным страданием, которое наполняло собой произведения других его великих современников. Его произведения не заканчиваются фатальным тупиком добра и зла, окончательной уступкой бесам прошлого, как это происходит у Толстого и Достоевского. Горький научился наблюдать и писать просто, потому что видел «необходимость точного изображения некоторых наиболее редких или положительных явлений действительности». Кинофильм показывает развитие душевного склада будущего писателя. Кроме того, он иллюстрирует русскую дилемму, дилемму большевика и, как я попытаюсь доказать, дилемму «протестантского» умонастроения, с опозданием появляющегося в восточных странах.

Фильм этот, конечно же, старый. На первый взгляд, американцам сложно его воспринять. Но по содержанию он кажется легким, как волшебная сказка. Фильм плавно течет как свободный сентиментальный рассказ, явно предназначенный для того, чтобы сделать героя, маленького Алешу, более близким к сердцу зрителей, которые узнают во всем этом свою родную Россию, свое детство и в то же время знают, что этот Алеша однажды станет великим Горьким.