Все это время в слободе, точнее, в комнате дедова дома, живет человек. Живет «сам по себе», ни с кем не разговаривает. Вроде бы не раб, но ничем не владеет. Ничего не продает и тем не менее на что-то живет. Называет себя химиком, но на работу не ходит. Черноволосый, с высоким лбом и проницательными глазами за стеклами очков, он походил на моложавого, оголодавшего Троцкого.
Когда однажды Алеша забирается через окно подвальной комнаты к этому человеку, жилец быстро прячет какую-то книгу. А затем спокойно «выкуривает» посетителя, открыв бутыль с какой-то зловонно пахнущей жидкостью. Мальчик обижен, но еще больше заинтригован.
Алеша вновь встречает загадочного постояльца на одном из вечеров, которые устраивала бабушка, где она перерассказывала собравшимся старинные легенды и предания. Мы слышим, как она по памяти, простыми и сильными словами, рассказывает длинную легенду, завершающуюся сентенцией: «За чужую совесть бы не прятался!» От этих слов постоялец приходит в необыкновенное возбуждение, как будто услышал голос оракула. Он что-то бормочет по поводу «народа, нашего народа» (что, по-видимому, касается оценки древней народной мудрости) и поспешно выходит из комнаты. Возможно, символично, что под влиянием эмоций он забывает свои очки. Во всяком случае, их подбирает Алеша.
В следующей сцене Алеша застает странного жильца лежащим в траве на краю крутого берега реки. Мужчина весьма сдержанно благодарит его за очки. Он довольно грубо дает понять, что мальчик может посидеть рядом с ним, если будет молчать и разделит его созерцательное настроение. Так соединяются между собой этот мужчина, река, необъятный простор и новое расположение духа. Господствующее положение мужчины, вероятно, говорит о том, что нужно уметь молчать, нужно уметь медитировать и нужно стремиться рассмотреть далекий горизонт. Вслух же он произносит: «Запоминай все истории, какие бабушка знает. Научись читать и писать». Алеша удивлен, но ему явно по душе, с каким жаром и искренностью постоялец говорит ему это.
Их дружба или, вернее, знакомство, продолжается недолго. Жадный дедушка заставляет чужака освободить комнату, и тот решает уехать из города.
Ватага бездомных мальчишек провожает его к реке. Но он идет рядом с Алешей, положив ему руку на плечо. Согласно субтитру на английском языке, он горячо убеждает Алешу:
Жесты этого мужчины говорят о том, что под словом «take» он подразумевает «разбираться, улавливать, осмысливать» (grasping) или «удерживать» (holding on), a не «примиряться» (enduring) либо «держаться до конца» (holding out). Однако, когда я смотрел фильм первый раз, мой русский переводчик настаивал на том, что мужчина сказал «брать» (то есть take = endure). По причинам, которые вскоре будут обсуждаться, это различие настолько существенно, что я упорно продолжал выяснять происхождение расхождения между словом и жестом в этой сцене. Как выяснилось, в книге, по которой поставлен фильм, революционер говорит: «Всякую вещь надо уметь взять, — понимаешь? Это очень трудно — уметь взять!» «Взять» здесь означает «to take» в смысле «grasp». Тогда, очевидно, именно слово, а не его значение было утеряно где-то на пути от книги к фильму.
Смысл же интересующей нас фразы в том, что нужно научиться не ждать, пока дадут. Нужно хватать то, что хочешь, и не отпускать. Мы обсуждали эту альтернативу в связи с социальными модальностями оральных стадий. Видимо, этот мужчина имеет в виду не только то, что нужно хватать. Скорее он пытается передать Алеше идею, что нужно делать это с чистой совестью, новой совестью: нужно хватать и не отступать от одного только чувства греха, возникающего по поводу схваченного.
Как мы увидим, это решительное «хватание» в паре с сопротивлением имеет значение в большевистской психологии и обратно возвращению к зависимости. Мы уже описали пронизывающую, режущую манеру Алеши парировать злобный взгляд своего деда. Мы также обратили внимание на важность сосредоточения, охватывания и схватывания в видении и предвидении и показали твердость его воли, независящей от личных чувств.
Позже выясняется, что чужак был революционером, и его разыскивала полиция. Когда нам показывают колонну оборванных, закованных в кандалы арестантов, уныло бредущих по Алешиной улице к пароходу в Сибирь, мы видим среди них и чужака, бледного и похожего на привидение, но почти радостного.
Субтитр гласит: «Так закончилась моя дружба с первым человеком из бесконечного ряда чужих людей в родной своей стране, — лучших ее людей…»