Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Я не пробыла в своем новом доме и получаса, как моя кошка выблевала на светлый ковер горчично-бурый комок шерсти. Выдох Джека был громким и долгим и прозвучал тревожным предчувствием. Это было неудивительно. Джек не был кошатником и согласился разрешить мне привезти кошку с большой неохотой. С тех пор как он пятнадцать лет назад уехал из дома в колледж, домашних животных у него не было. В детстве же он рос с собаками. Пока жил в Плимуте, в его семье было два пса: один ретривер и один сеттер. Звали их Тор и Тэп.

Я несколько раз встречалась с Тором и Тэпом и думала, что Джек оговорился, назвав клички нынешних собак Бена, а не тех, с которыми были связаны его детские годы. Но нет, ошиблась как раз я. Джек объяснил, что всех ретриверов в доме Саутеров звали Торами, и по крайней мере два их сеттера носили кличку Тэп.

– Это… странно, – проговорила я. – И даже как-то ужасно.

– Сколько было их, Торов и Тэпов, не счесть, – сказал Джек, позабавленный моим ужасом и явно преувеличивая. – Еще до нашего с Ханной появления, возможно, они сменялись раз или два.

– Я этого не понимаю. Почему бы не давать собакам собственные клички?

Джек пожал плечами. Он никогда об этом не задумывался.

– Нет, серьезно, – не отставала я. – Почему?

– Не знаю, – ответил Джек. – Тор и Тэп были в первую очередь охотничьими псами отца. – И он стал объяснять мне отцовскую теорию насчет односложных кличек для животных. – Отец говорит, что собаки лучше их понимают, – добавил он.

Когда я была ребенком, у нас в доме на Эссекс-роуд жили два мелких терьера. «Шавки», – презрительно фыркал мой отец, когда они бросались на машину, облаивая его где-то в районе щиколоток.

– Мой папа считает, что собаки должны быть натасканными и послушными, – продолжал Джек. – Торы и Тэпы были рабочими животными. Они бегали по двору и спали в гараже.

– Что, даже сейчас? – Мне не верилось, что даже возраст не смягчил позицию Бена по этому вопросу. – Даже зимой?

Джек кивнул.

– Ты же знаешь моего папу.

И я задумалась: а знаю ли я его…

* * *

Моей первой настоящей работой стала должность помощника по юридическим вопросам у местного выборного чиновника, причем областью моей специализации было землепользование и экология. Пока я продвигалась вверх по лестнице политической карьеры в Сан-Диего, мой отец тоже начал строить там жизнь. Примерно тогда же, когда я влюбилась в Джека, Пол Бродер полюбил женщину из Ла-Хольи, которую звали Марго. Если не считать краткого брака с моей первой мачехой, поспешного решения, принятого «в пылу развода», мой очаровательный отец прожил холостяком двадцать лет, и все эти годы его сопровождала вереница интересных и привлекательных подруг. То, что он решил остепениться, меня удивило. На первый взгляд Марго показалась мне милой, но ничем не примечательной: энергичная блондинка в очках, лет на десять моложе его. Но под внешностью заучки-книголюба скрывалась необычная, обладавшая острым умом женщина, настоящий специалист-сейсмолог по эмоциональной тектонике. У Марго был наметанный глаз на искусство и маленькие сокровища, она могла составить конкуренцию в кухне даже моей матери, и ей принадлежал симпатичный независимый книжный магазин в Дель-Маре, богатом и стильном поселке, прославленном своим ипподромом.

Она стала моей хорошей подругой, а потом, со временем, и наставницей – старшей, мудрой женщиной, которая была для меня матерью в тех отношениях, в каких не была Малабар. Она задавала правильные вопросы и полностью выслушивала мои ответы – такое случилось со мной впервые.

Марго и мой отец устраивали званые вечера для разношерстного круга своих друзей – писателей, художников и других интеллектуалов, я никогда не уходила из их дома без новой книги, сунутой мне в руки Марго; как правило, это были романы. Марго каким-то образом поняла, что, хоть я и была дочерью известного автора журнала «Нью-Йоркер», подобающего литературного образования не получила. Не знаю, как она догадалась, что я не из тех детей, которые забираются с фонариком под одеяло, чтобы читать по ночам. В особняке на Эссекс-роуд телевизор стоял на расстоянии вытянутой руки от моей постели, и я каждую ночь засыпала под потусторонние звуки статических разрядов.

– Книги изменят твою жизнь, Ренни, – сказала мне Марго однажды, вручая экземпляр «Своей комнаты». (Впоследствии я узнала, что Вирджиния Вульф занимала особое место в сердце Марго; ей принадлежала примечательная коллекция первых изданий этой писательницы, а также другие связанные с ней материалы.) – Ты и не представляешь, как много можно узнать о себе, погружаясь в чужую жизнь, – добавила она.

Я улыбнулась ей, не вполне понимая, о чем она толкует, но ощутив тихий щелчок интуитивного схватывания – оливковую косточку, врезавшуюся в стену моего сознания.

– Читая, ты сможешь проложить себе путь в совершенно новую историю о тебе, – заверила меня Марго.

* * *

Во время одного из регулярных телефонных разговоров с Кирой, с которой мы сохраняли близкие отношения с того самого первого лета, я рассказала подруге, что наконец проложила здоровую дистанцию между собой и Малабар.