Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

– Три тысячи миль – это немало, – похвасталась я.

Кира рассмеялась.

– Что смешного? – не поняла я.

Она оборвала смех.

– Да ладно! Ты шутишь.

– Нет. Почему ты так решила?

– Да так, ничего… – неопределенно протянула она.

– Ну же, говори! – не отставала я.

– Оглянись вокруг, Ренни. Посмотри, с кем ты живешь.

Моя кошка свернулась калачиком на диване возле Джека, который смотрел новости.

Ах, ты об этом… Я почувствовала, что краснею.

– Не валяй дурака, – отрубила я. – Это никак не связано.

Роман моей матери с Беном, длившийся вот уже восемь лет, был альтернативной реальностью, в которой я выросла. Я настолько привыкла к ней, что она совершенно не казалась мне странной. С самого начала была их напарницей и главной сообщницей, разруливая опасные ситуации, развеивая подозрения супругов, устраняя угрозу шантажа. Но теперь друзья моей матери знали об этом романе и моей роли в нем, и никто из них не усомнился в том, что моя вовлеченность в него уместна. Я не понимала, почему Кира так зациклилась на этом совпадении. Но она вцепилась в него и не желала выпускать; так много людей уже знают, а Джек – нет. Это меня не беспокоит?

Это беспокоило меня – и одновременно не беспокоило. Эта мысль ворочалась в моем сознании постоянно, точно галька в зоне океанского прибоя. Я позволила себе поверить, что защищаю Джека, не рассказывая ему, и утешалась тем фактом, что он не особенно интересовался своей семьей. Он не поддерживал контакта с сестрой, считал, что у них не было ничего общего. Был не особенно близок с родителями. И уж точно не интересовался своими биологическими корнями. Ни с какой стороны. Отсутствие любопытства в этом вопросе завораживало меня. Как может человек не хотеть знать, откуда он родом? Я этого вообще не понимала.

– Ты когда-нибудь думал о том, есть ли у тебя биологические братья или сестры? – спросила я Джека. Был ранний вечер, мы пошли прогуляться по променаду пляжа Пасифик, одного из любимых мест Джека. Наверняка ему любопытно, думала я, как гены, создавшие его, могли по-другому проявиться в других людях.

Я смотрела на эту длинную серую полосу – променад, тусклую дольку песка, темный океан – и не могла не проводить нелестное сравнение с пляжем Наузет. Я скучала по дюнам, зуйкам и укромным заливчикам, где цапли балансировали, стоя на одной ноге в мелких заводях. Здесь было всего два источника ярких красок: оранжевые автомобили спасателей, методично бороздившие пляжи, и неоновые купальные костюмы людей, пролетавших мимо нас на роликовых коньках. Стояла середина лета, и я тосковала по Кейп-Коду. К счастью, мы собирались вскоре ехать на восток. Мать недавно предложила нам с Питером поочередно пользоваться гостевым домом – по две недели каждому. Малабар нужны были дома ее дети, и я планировала найти этому подарку хорошее применение – ныне и впредь.

– Почему я должен хотеть выяснять что-то о людях, которых знать не знаю? – ответил вопросом на вопрос Джек.

Его ответ звучал для меня бессмыслицей. А как можно не хотеть знать? Меня бесконечно завораживали все те персонажи из моей родни, которых я не знала: сестра бабушки, которая в раннем детстве умерла от краснухи; тайные сводные братья моих родителей (у каждого из них были сводные братья, и они совершили это открытие в очень юном возрасте; я была знакома со сводным братом матери, но сводный брат отца, с которым он делил одно имя на двоих, так и остался для меня тайной). И, конечно же, Кристофер. Всегда – Кристофер. Кем он мог бы стать, если бы выжил, и как это изменило бы жизнь каждого из нас? Разве любопытство – не врожденная данность человеческой натуры?

Я сменила тактику.

– А если твои биологические родители были просто слишком юными и у них не было иного выхода, кроме как отдать тебя? Может быть, твоя мама была тяжело больна? Разве тебе не хочется узнать хотя бы это?

– У моей мамы действительно был рак, как ты знаешь, – ответил Джек, напоминая мне, что у него есть только одна мать, Лили, и что она пережила лимфому Ходжкина. – Из-за лечения, которое она перенесла, у нее сегодня нет голоса. Вот почему она не могла забеременеть. – Он глубоко вдохнул, набираясь терпения. – Послушай, Ренни, у меня в жизни все хорошо сложилось. Мы с родителями не так близки, как ты со своей мамой, но мне не на что жаловаться. Они хорошие родители. Они стараются изо всех сил. С чего бы мне гнаться за тем, что потенциально может причинить боль? Я не вижу смысла.

Пожалуй, это инстинктивное стремление к самозащите – вот что было в Джеке таким чуждым для меня. Все свои раны – что эмоциональные, что физические – я растравляла снова и снова. И в этот самый момент, наверное, в тысячный раз задумалась: обменяла бы моя мать меня на Кристофера, если бы у нее была такая возможность?