Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

История чуточку менялась с каждым пересказом, но неизменной оставалась баснословная удача его получательницы – могольской императрицы, раджматы, принцессы… а когда-нибудь и моя.

Больше всего мать любила рассказывать, как ее отец прятал это ожерелье от ее матери, которая буквально влюбилась в него во время поездки в Индию. Очевидно, бабушка страстно желала его заполучить, но дед только фыркал в ответ. «Не будь смешной, Вивиан. Оно слишком экстравагантное». Но он тайком купил его ей, пригрозив ювелиру, что, если тот хоть словом обмолвится мемсахиб – и в этот момент мать всегда делала паузу для пущего эффекта, – он отрежет бедняге язык.

Но всем нам известно, что за получение желаемого часто приходится заплатить немалую цену. Жизнь Вивиан вновь перевернулась из-за мужа, который многократно изменял ей и тайно прижил внебрачного ребенка. Когда Малабар окончила колледж, бабушка сделала широкий жест – подарила дочери это ожерелье. Она вложила футляр из бархата в шкатулку побольше и упаковала ее, потом уложила упакованный подарок в коробку еще больше и упаковала и его тоже, и продолжала так до тех пор, пока не получилось десять коробок одна в другой, в последнюю из которых вполне мог поместиться телевизор. Осмеливалась ли моя юная мама, раскрывая их одну за другой, надеяться найти то, что лежало внутри? Как мне представляется – да.

Старый рефрен из детства эхом звенел у меня в голове: Ренни, ты должна пообещать, что никогда, никогда не продашь и не отдашь никому это ожерелье, что бы ни случилось.

И мой ответ: Никогда.

Не уверена, что могу доверить тебе его. Еще один рефрен.

Можешь, – всегда уверяла я.

Мне следовало бы завещать это ожерелье музею, где его будут беречь и ценить по достоинству.

Я буду дорожить им вечно,

 – клялась я.

Всегда?

Всегда.

Что ж, – говорила моя мать, – тогда, если будешь очень-очень хорошей девочкой, наденешь его в день своей свадьбы.

Я не могла поверить, что это наконец случится.

Глава 17

Звонок раздался воскресным утром в конце февраля, месяца, который в Южной Калифорнии не приносил никаких примечательных сезонных перемен. Дни стали короче и чуть холоднее, но в основном Сан-Диего оставался таким же, каким был всегда: ярким, солнечным, сдержанным. Мы были еще в постели, когда Джек взял трубку и сказал «алло». Мы с ним разговаривали о грядущей свадьбе, от которой нас отделяли всего пять коротких месяцев.

До сих пор все развивалось гладко. Приглашения, простые и элегантные, были уже доставлены, их оставалось только надписать. Друзья жениха с энтузиазмом отнеслись к идее провести неделю на Кейп-Коде, все подружки невесты – Кира и три другие близкие подруги, одна еще с детства, две из колледжа, – дали согласие. Моя мать нашла кейтеринговую компанию, отец – джазовый квартет, а моя тетка-пастор согласилась провести церемонию. Через два месяца нам с Джеком предстояла последняя предсвадебная поездка в Массачусетс, чтобы снять пробу с меню, продегустировать вино, выбрать музыку для официальных танцев и окончательно утвердить все, от цветов до скатертей, от свадебного торта до брачных обетов.

За то время случился только один сбой: в начале этой недели, смотря местные новости, мы узнали, что владельцы бутика свадебных платьев в Ла-Холье, где я заказала свое платье, обанкротились и бежали из города, оставив десятки будущих невест без нарядов. К счастью для меня, время у нас еще было. Эта неприятность доставила огорчение и неудобство, но я знала, что успею найти другое платье до июля.

Сильнее всего меня задел обман. Лишь пару недель назад я вошла в этот магазин и сразу же почувствовала себя как дома. Я принесла с собой фотографию материнского ожерелья, чтобы найти такое платье, которое было бы его достойно. Владелица магазина, статная пожилая дама, не пожалела на меня времени. Она внимательно изучила фото фамильного сокровища и решила, что наилучшим образом его подчеркнет открытая линия плеч.

Я несколько часов мерила платья, поднимаясь на обитый белой тканью подиум, окруженный ростовыми зеркалами, пока эта женщина демонстрировала каждое платье и подробно рассказывала о его уникальных качествах – жемчужных пуговках, правильно расположенной оборке, затейливом кружеве. Я могла рассмотреть свое отражение со всех ракурсов. Тем временем она хлопотала надо мной, как над собственной дочерью, рассказывая, какой меня делает каждый наряд – утонченной, невинной, царственной. Когда я надела ничем не украшенное платье из плиссированного шелка, она выдохнула:

– Это оно!

Я видела, что она права.

Платье было идеальным.

– На этом моя работа завершена, – сказала она. – Вы будете впечатляюще красивы в этом платье, а ожерелье будет сиять.