Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Мне не следовало удивляться той быстроте, с которой мой жених примирился с мыслью, что у его отца десять лет была любовница на стороне, – мало того что эта любовница была женой его крестного, подругой его матери и, что самое невероятное, его будущей (и очень скоро) тещей.

(В последовавшие недели и месяцы Джек часто повторял разные вариации фразы «можно понять – нельзя принять». Она стала нашей мантрой, рафинированным кусочком истины, который мы оба могли глодать, пытаясь переварить целое десятилетие обмана, в том числе и моего собственного.)

Этот телефонный разговор еще не закончился. Бену оставалось сказать еще кое-что, дать последнее обещание. Он поклялся Джеку всем, что ему дорого, что больше никогда не увидится и не заговорит с моей матерью.

Мы с Джеком должны были пожениться в июле. Обещание Бена невозможно было сдержать, и все мы это знали. Предстояли и другие семейные события. Возможно, когда-нибудь даже рождение внуков. Наш союз гарантировал, что эти две семьи еще многие годы будут неразрывно связаны.

– Мне очень, очень жаль, – прошептала я, после того как Джек положил трубку. Слезы жгли глаза.

– Ты знала это. Ты об этом знала, – проговорил Джек.

Я кивнула.

– Почему ты мне не рассказала? – спросил он.

– Я пыталась, – пролепетала я. – Честно пыталась.

Было нелегко объяснить ему то, чего не понимала сама. Тот нарратив, в котором я себя убедила – что я пыталась рассказать Джеку правду, а он предпочел ее не знать, – внезапно показался нелепым.

– Мне было всего четырнадцать, – сказала я и снова попросила прощения.

– Послушай, Ренни, это не твоя вина, – сказал Джек.

Да, конечно же, моя

, – подумала я. Наверное, какая-то часть меня давным-давно жаждала этой катастрофы. По крайней мере, теперь Джек наконец увидит во мне ту, кто я есть на самом деле: душу настолько потерянную, чтобы не уметь отличить правильное от неправильного или отделять собственные чувства от чувств своей матери. И, возможно, если бы мы растащили в стороны эти эмоции и распутали мою запутанную историю, то смогли бы увидеть все как есть и начать заново. Он будет знать, что я сделала, и будет любить меня вопреки этому, а я буду свободна от безмерного бремени, которое тащила на себе.

– Это их вина, – настойчиво ронял слова Джек. – Моего отца. Твоей матери. Двух самых невероятно эгоцентричных людей, каких я когда-либо знал. Чарльз был моим крестным отцом. Он был папиным лучшим другом. Кем надо быть, чтобы спать с женой своего лучшего друга?! А теперь подумай о моей матери. Ты можешь представить, что́ ей приходится переживать? Вот так вот живешь, думаешь, что любишь и знаешь человека, а потом выясняется, что он тебя обманывает. Честное слово, все это отвратительно.

Я зарыдала. Разве не так я поступила с Джеком? Держала его в неведении. И ни разу не попыталась вообразить, что может чувствовать Лили.

– А ты, – проговорил Джек, обхватывая мое лицо ладонями, – ты просто была ребенком. И вот это самое невыносимое из всего.

Я подавила желание отстаивать добровольность своего сообщничества. Хотела увидеть все это глазами Джека, увидеть как ситуацию, где я была невинной, втянутой в драму, которой не создавала, которую не выбирала, в которой не подлежала осуждению.

– Как вообще мог мой отец согласиться на то, чтобы втянуть в это тебя? И твоя мать! Эта женщина…

– Моя мама просто… – Я собиралась объяснить, что Малабар влюбилась не по собственному желанию.

– Остановись, – перебил меня Джек. – Тебе не стоит слышать, что́ я думаю о Малабар.

Глава 18

Пару недель спустя мы с Джеком направились в Массачусетс, чтобы навестить родителей и окончательно обсудить свадебные планы. Поскольку Бен решил остаться с Лили, моя мать пребывала в состоянии беспросветного отчаяния. Каждый наш разговор заканчивался ее недоуменным «как он мог так поступить со мной, Ренни?». Но я пока никак не могла заняться ее разбитым сердцем. Первым делом мы должны были заехать к Саутерам в Плимуте. Стоило мне пройти сквозь вращающиеся двери аэропорта Логан в Бостоне и вдохнуть первую порцию солоноватого новоанглийского воздуха, как я ощутила страдание Лили, точно пощечину. Несмотря на то что нас пока разделяли сорок миль, здесь ее боль я чувствовала острее, чем в Калифорнии. Пока мы ехали по шоссе I-93 к Кейп-Коду и островам, мне казалось, что не столько Джек ведет машину, сколько нас тянет домой некая незримая сила.

Нам предстояло провести два дня у родителей Джека, остальную часть недели с моей матерью, а потом поужинать с моим отцом, который приезжал на Кейп-Код жить, когда не проводил время в Сан-Диего с Марго. Эта их договоренность ощущалась как очередной развод, напоминая мне о моем неумении быть справедливой, ибо я всегда отдавала львиную долю времени своей матери.

Джек не убирал ногу с педали газа, и вечернее солнце пульсировало сквозь деревья, высаженные вдоль шоссе, ритмично и гипнотически, перемешивая частицы бессвязного монолога, который сложился у меня в голове без моего ведома.