Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Он рассудил, что депрессия жены связана не с ее проблемами с сердцем, а с неким интуитивным пониманием ситуации с Малабар, усилившимся с тех пор, как умер Чарльз. Бен думал, что сможет облегчить тревоги Лили и утешить страхи, заверив ее, что, хотя он действительно любит мою мать, в его планы не входит разрушать их брак. Я вспомнила разговоры с матерью на эту тему. Как же она ошибалась насчет потенциального исхода!

Где же Лили? – думала я. Ее взгляд наблюдал нашу встречу, я это знала. Ощущала ее присутствие, но не видела лица.

Бен повел нас мимо главного дома в небольшой гостевой коттедж с крытой круговой верандой. Предложил нам освежиться с дороги и присоединиться к ним, когда мы будем готовы выпить по коктейлю, а потом оставил нас наедине. Прежде мы ни разу не жили в этом гостевом домике как пара, хотя Джек проводил здесь лето, пока учился в колледже. Это значит, что меня изгнали из главного дома? Единственная здешняя комнатка была площадью не более 12 квадратных метров и могла бы показаться уютной, если бы не рога, головы и прочие охотничьи трофеи, которые покрывали каждый сантиметр стен.

– Мама не разрешает папе держать в главном доме больше десяти трофеев одновременно, – пояснил Джек. – Все остальное отправляется сюда.

Я распаковала сумки, сбросила туфли и вытянулась на разложенном для нас диване. Подняла глаза и обнаружила, что мой взгляд упирается прямо в ноздри лося, чей внушительный подбородок простирался над подушками. Казалось, совсем недавно я помогала матери прокручивать на фарш мясо лося, убитого Беном, опуская сырые ломти в раструб старомодной мясорубки, которая выпускала их сбоку уже в виде похожих на спагетти лент. Мать использовала его для приготовления лазаньи, положив больше обычного рикотты, чтобы смягчить вкус дичины. Теперь мне пришло в голову, что та кулинарная книга об игре с дичью, наша уловка, придуманная ради того, чтобы дать Бену и Малабар возможность проводить время вместе, может никогда не увидеть света. Джек лег на бок, лицом ко мне.

– Я схожу с ума или ты действительно говорил мне, что твой отец как-то раз сунул тебе в лицо окровавленную утку? – спросила я, смутно припоминая эту неприятную историю, которую Джек рассказал, когда мы только начинали встречаться.

– Так и есть, – кивнул Джек.

В отличие от отца, Джек никогда особенно не увлекался ни охотой, ни рыбалкой. Он не любил холод и не обладал терпением, которого требовали эти занятия. Тем не менее, когда он был ребенком, Бену время от времени удавалось уломать его и вместе пойти на предрассветную утиную охоту с Тором и Тэпом. Во время одной из таких вылазок, когда Джеку было лет десять, он наконец сумел застрелить утку. Его отец бурно радовался первой добыче сына, улюлюкал и вопил, когда Тор принес птицу и уронил у его ног. Бен подобрал утку, раздвинул ее перья, обнажая рану, и взволнованно поманил к себе Джека. Когда Джек наклонился, чтобы взглянуть поближе, Бен ухватил сына за шиворот и ткнул его лицом в окровавленную тушку – этакий охотничий ритуал посвящения.

Я перекатилась на бок, чтобы лежать лицом к Джеку. Он был не мастак в языке эмоций, но выражение его лица было полно любви.

– Ты готова? – спросил он.

Да кто мог бы быть к такому готов? – подумала я. И ответила:

– Готова.

* * *

Когда мы вошли в кухню, все в ней выглядело более-менее так же, как и всегда, однако в воздухе висела тревожная тишина. Мы с Джеком были настороже, наши ноздри и уши вздрагивали, как у кроликов. Прислонившись к разделочному столу, в кухне стояла Лили. Она была все такой же худой и сдержанной, но в ней ощущалась и какая-то новая свирепость. Жилистые руки были скрещены на груди. Это была ее кухня, ее дом, ее семья. Теперь я была на ее территории, и здесь действовали новые правила. Когда Лили увидела Джека, ее лицо смягчилось, и она улыбнулась, раскрывая объятия. Джек шагнул вперед, чтобы обнять мать. Лили в это время смотрела на меня через его плечо. Взгляд этот нельзя было назвать недобрым, но он четко дал мне понять, что Джек был ее до того, как стал моим. И что она ждала меня, ждала этой встречи. Вероятно, это будет ее максимальное сближение с противником; ее единственная возможность сказать свое слово.

В этот момент в электрощите моего мозга словно замкнулась новая цепь, внезапно осветив Лили совершенно новым светом. До сих пор я видела ее только глазами Малабар: как обычную женщину, удерживавшую при себе выдающегося мужчину, не давая ему вести ту жизнь, которой он был достоин. С детства я рассматривала Лили как персонажа, созданного моей матерью, – книжницу, простушку, практичную и скучную до зевоты. Но теперь она стояла передо мной, грозная и устрашающая, как преисподняя. Это была женщина, которая пережила лимфому Ходжкина, бесплодие, а теперь и супружескую измену. Тогда, на острове Харбор, я ошиблась: Лили в этой истории была не Мелани Уилкс. Она была Скарлетт О’Хара. И не собиралась сдаваться без боя.