Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Память – странная штука. Сидя на этой кровати в день своей свадьбы, я соскользнула в прошлое, в тот момент, когда перестала быть дочерью Малабар и стала ее сообщницей. Но время на этом не остановилось; наоборот, оно продолжало крутиться в обратную сторону. Внезапно я почуяла в комнате Кристофера – то потустороннее присутствие, которого не ощущала много лет. А потом и Чарльза. И троих своих покойных дедушек и бабушек, еще молодых и полных энергии. Время смялось гармошкой, и призраки закружились вокруг меня, взвихряя свою древнюю пыль. Это бурление внутри меня было физическим, словно я дрейфовала в море и волны кипели подо мной. Что это было – вертиго? Свадебный мандраж? Или что-то иное?

Несколькими днями раньше я записала в свой дневник следующий вопрос: Пострадает ли мой брак с Джеком оттого, что он основан на лжи? Этот вопрос был подчеркнут. Как и цитата Рильке из сборника стихов, который Марго подарила мне на помолвку: «Все случится с тобой: совершенство и ужас. Нужно только идти: а чувства – все тут они». Я задумалась: интересно, моя мать когда-нибудь удивлялась этому примечательному совпадению – ее дочь влюбилась в сына ее любовника? Задавалась ли она когда-нибудь вопросом о мере своего влияния? Наверное, она была на это неспособна. Время исказило ее любовь, превратив в одержимость, и моя помолвка с Джеком стала для нее спасательным канатом, поддерживавшим ее связь с Беном и дарующим надежду, что когда-нибудь он, возможно, втащит ее обратно.

Если у Малабар и были сомнения на мой счет, если она и беспокоилась о моем нежном сердце, то в день моей свадьбы не высказала никакой озабоченности.

* * *

– Ты в порядке, Ренни? – спросила Кира, возвращаясь в комнату с бокалом апельсинового сока в руке.

– Да, – сказала я. Призраки исчезли. Я отпила глоток.

– Готова? – Она уже протягивала мне свадебное платье.

Я кивнула и ступила в центр его – меренгу с пустотой внутри, ждущей, пока ее наполнят. Я выдохнула, и на мне застегнули молнию, корсет сжал мою талию и заставил выпрямиться. Я встала во весь рост перед зеркалом, и Кира застегнула на моей шее одну-единственную нитку речного жемчуга.

– Идеально, – раздался голос Малабар за нашими спинами. Она стояла в дверях. – Милая, ты выглядишь прекрасно.

Я всмотрелась в зеркало и увидела то, что видела она.

Кира спустилась вниз, чтобы присоединиться к остальным гостям, оставив нас с матерью наедине. Мы сели на кровать, и она взяла меня за руку. У меня сохранилась фотография этого момента, так что, должно быть, в комнате был кто-то еще, хотя я не помню ничьего присутствия. Моя мать выглядела гламурно в своем переливающемся сине-зеленом платье, но сейчас передо мной была не неукротимая Малабар. Это была мама из моего детства, та женщина, которая утешала меня и укладывала спать по вечерам. Я почти забыла о ее существовании. Я так долго была взрослой в наших отношениях – той, кто давал советы, и утешал, и сдерживал, – что и не помнила, как это было, когда она поддерживала меня. Но теперь это снова была моя мама, обнимавшая меня, прятавшая за занавесом своих рыжевато-каштановых волос. На один краткий миг я снова стала дочерью.

Мне так страшно, – подумала я, но вслух не сказала. Вместо этого вдохнула ее запах и позволила себе почувствовать себя в безопасности. За теми духами, которые она нанесла на шею, чтобы завлекать Бена, я чуяла стручки ванили и тапиоковый пудинг – ароматы детства, которые освещали синоптический путь моему мозгу и говорили мне, что все будет хорошо.

* * *

Спустившись на первый этаж, я взяла под руку отца. На нем были серые легкие брюки и светлый пиджак с бледно-розовой розой, приколотой к лацкану.

Время пришло.

Он зажал мою кисть между своим предплечьем и теплым боком, и мы вместе вышли на веранду, а оттуда на лужайку. Мое платье, шелестя, встретилось с травой, одна сатиновая туфелька немного ушла каблуком в землю. Мы оказались лицом к подъездной дорожке, на противоположной от океана стороне дома. Все последующее было отрепетировано накануне: мы остановились и стали ждать сигнала: вступления струнного квартета. Справа от нас, за углом и дальше, скрытые от наших взглядов, сидели гости. Те, кто сейчас не выворачивал шеи, стараясь первым увидеть наше появление, вероятно, смотрели в сторону порта, который был всего прекраснее в это время дня, когда подмигивал на послеполуденном солнце. Был тот золотой час, когда катера охотников за лобстерами возвращались к Сноу-Пойнту, а за ними тянулись стаи чаек, дожидавшихся, пока за борт начнут бросать приманку. То, что не успевали поймать чайки, опускалось на песчаное дно пролива и становилось ужином для мародеров нижнего яруса – всей этой энергичной незримой жизни.

Зазвучал «Свадебный марш».