Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

Лед под санями и вокруг них просел, и я погрузился в ледяную воду Селенги. Такого рода происшествие мгновенно переводит меня в состояние раздвоения личности, в котором сознание некоторое время функционирует по-особенному. Я, с одной стороны, очень спокоен и способен обрабатывать поступающую в мозг информацию с удивительной скоростью; с другой стороны, возникает ощущение, что я смотрю на происходящее как бы со стороны, причем вижу, словно в замедленном темпе, все свои поэтапные действия с отчетливостью, позволяющей принимать правильные решения и реагировать быстро.

Информация, которую я анализирую в течение буквально одной секунды, чтобы не совершить какой-нибудь ошибки, которая может стоить мне жизни, включает в себя следующее:

— течение слабое, а потому вряд ли утянет сани, собак и меня под лед и потащит дальше вниз по реке;

— собаки (кроме Вольфа, погрузившегося в воду) находятся на участке льда, который вроде бы крепкий;

— передняя часть саней не ушла под воду. Я должен оставаться в воде, находясь в задней части саней, чтобы удерживать сани в таком положении, пока собаки тянут их вперед;

— на правом берегу растут хвойные деревья, из ветвей которых я смогу развести костер, поэтому именно туда следует немедленно направиться после того, как я выберусь из этой дыры (осталось только как-то умудриться это сделать).

Я громко кричу, но на моих собак и кричать не нужно. Им не нужны ни приказы, ни особые интонации моего голоса, чтобы осознать, насколько серьезна возникшая опасность и как быстро нужно действовать. Они и сами это понимают.

— Впере-о-о-о-о-о-о-о-о-о-од! Впере-о-о-о-од!

Мне повезло: шероховатость льда на данном его участке позволяет собакам как-то цепляться за него когтями. Не на шутку перепугавшись, они развивают невиданную мощность. Этому способствуют мой пронзительный крик и последующие подбадривания.

Собаки не вытаскивают, а буквально вырывают сани из этой дыры! А вместе с ними — меня и беднягу Вольфа, который при этом задевает лапой о край льда и слегка надрезает кожу.

— Джи-и! Джи-и-и-и-и! Мои маленькие собачки!

Бюрка направляется к берегу. Я замечаю, что она начинает сомневаться, следует ли на него взбираться.

— Да, Бюрка! Да!

Она бросается вперед, а вслед за ней и все остальные собаки поднимаются на крутой берег так легко, как будто это всего лишь небольшой бугорок.

— Хо-о-о-о-о-о, собачки!

Поскольку мороз не очень сильный — всего лишь пятнадцать градусов ниже нуля, — я без особой спешки хвалю поочередно всех собак и говорю им подбадривающие слова. Затем уже собираюсь нарубить ветвей деревьев, чтобы развести костер, но передумываю. При такой температуре в этом нет необходимости. У меня в санях имеется водонепроницаемый мешок, в котором лежат запасные сапоги, нижнее белье, носки, теплая подкладка… Я быстренько переодеваюсь, подсушиваю верхние штаны, которые окончательно высохнут уже на мне, и, выставив свою куртку на ветер и солнце, начинаю заниматься Вольфом, накладывая на его рану шов из двух маленьких стежков.

После всего этого мы снова трогаемся в путь. Вольф расположился в санях. Рядом с Дарком я поставил Казана, который чувствует себя неловко и старается бежать по возможности подальше от Дарка. Однако Дарк не обращает внимания на нового напарника и то и дело бросает взгляды назад, на своего товарища, не понимая, почему он не рядом с ним.

— Дарк, Вольф в санях, никуда он не подевался! Не беспокойся.

Однако Дарк тревожится и выставляет свое беспокойство напоказ. Что касается Вольфа, то я просто не знаю, как внушить этому идиоту, что он должен сидеть спокойно и что ему уже ничто не угрожает? При каждом толчке или резком повороте он сжимается с таким видом, словно собирается выпрыгнуть из уютного местечка, в котором я его устроил.

— Успокойся, Вольф! Успокойся!

Напрасные старания. Вольф ведь никогда ничего не понимает! Потеряв терпение, я — к превеликому удовольствию этих двух друзей — снова ставлю Вольфа рядом с Дарком. Нужно видеть, как они лижут друг другу морды, словно влюбленные. Они ведут себя так, будто не виделись целый месяц! Я не переживаю за Вольфа. Наложенные мною стежки крепкие, и рана заживет и в том случае, если он будет бежать. В связи с этой маленькой хирургической операцией я вспоминаю о шве, который наложил во время путешествия со своими товарищами на лошадях. Ален разрезал себе внутреннюю часть ладони аж до кости, причем по всей ширине. Мы продезинфицировали рану водкой и выпили несколько колпачков во время операции, длившейся целых полчаса. Мне пришлось сделать с дюжину стежков на ладони. Чтобы проткнуть мозолистую кожу, я был вынужден использовать щипцы, которые применяют, когда подковывают лошадей. Я, конечно, помучился, но в конце концов удалось сделать все лучшим образом. Сейчас шов даже не видно. Я горжусь собой как начинающим лекарем!