Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

Одежда сохнет прямо на мне, покрываясь тонким слоем инея и льда, который я сдираю по мере того, как он образуется. Я не успел замерзнуть, поскольку адреналин, хлынувший в вены потоком огненной лавы, подействовал согревающе. Как бы там ни было, воздух далек от того, чтобы его можно было назвать ледяным. Мне так везло далеко не всегда. В Сибири я провалился под лед, когда температура была почти шестьдесят градусов ниже нуля. В подобном случае крайне необходимо суметь развести костер менее чем за две минуты. Да, именно крайне необходимо, поскольку при сильном морозе одежда, пропитанная водой, превратится в ледяную корку за несколько минут…

Примерно в это же время (я узнаю об этом позднее) Ален и Фабьен тоже проваливаются под лед. Но под ними — четыре метра воды и сильное течение, которое вполне может утащить их за собой. Благодаря быстроте действий Фабьена им удается выбраться, и они отделываются лишь сильным испугом — «ужасным испугом», как признался мне позже Ален, который очень не любит ездить по льду водоемов. Он ненавидит лед, испытывает к нему неприязнь, и лед отвечает ему тем же. Местные жители, узнав о случившемся, примчатся на помощь Пьеру и Арно, вооружившись лебедками и прочим оборудованием, которое необходимо для вытаскивания мотосаней из реки. Пройдет некоторое время, прежде чем нервное напряжение Алена и Фабьена спадет и наши первопроходцы согласятся снова отправиться в путь.

Опасных участков на реке становится все больше и больше. Я тороплюсь пересечь границу и снова оказаться в горах — а значит, на твердой земле, которая, в отличие от реки, не может меня поглотить…

* * *

За десяток километров от границы Алена и Фабьена перехватывают и задерживают местные военные. Их обоих бесцеремонно увозят на какой-то пост и допрашивают отдельно друг от друга в течение четырех часов. Выясняется, что они, сами того не ведая, проникли в район, в котором посторонним лицам находиться категорически запрещено. В результате долгих переговоров и телефонных звонков в посольство и в фирму французского погонщика собачьих упряжек Жоэля Рози, оказывающего нам содействие на территории Монголии, местные власти в конце концов вмешиваются и улаживают инцидент, который уже начал приобретать угрожающие масштабы.

Алена и Фабьена увозят на пограничный пост. Именно через этот пост, находящийся в двух десятках километров от Селенги, мне и моим спутникам разрешено покинуть Монголию со своими собаками и въехать на территорию России, а точнее вернуться туда.

Начальник пограничного поста уже разговаривал по телефону с высокопоставленными российскими чиновниками, стремящимися любой ценой избежать какого бы то ни было дипломатического инцидента, похожего на тот, что произошел со мной в Амурзете. Я знаю из надежных источников, что лично вмешался российский министр иностранных дел. Поэтому мы пересекаем границу без каких-либо затруднений, хотя выполнение формальностей и занимает много времени.

* * *

Селенга «торосизируется». Это слово мы придумали сами.

— Поначалу там имеется ледяная дорога, а затем река сильно торосизируется на протяжении двух десятков километров.

— Серьезные торосы?

— Да, довольно серьезные, но проехать можно. Мы проложили тропу по краям, так как на них лед, как правило, получше, но из-за изгибов реки приходилось частенько ее пересекать.

— Старайтесь прокладывать тропу по прямой линии и по кратчайшему пути.

Вот такие диалоги имеют место между мной и Фабьеном, когда мы разговариваем по телефону. Ален и Фабьен движутся впереди меня с опережением в одни сутки, и это позволяет покрыться ледяной корочкой тропе, которую они прокладывают на мотосанях (они едут на них вдвоем, прикрепив в виде прицепа обычные сани). Без такой тропы, поскольку никаких других не существует, мне было бы невозможно продвигаться вперед, особенно по торосам. Собаки не осилили бы и одного километра. Они ранят лапы о края ледяных глыб, тогда как мотосани разламывают эти края и измельчают ледяные обломки гусеницами.