Дюна и философия: путь ментата

И все же напрашивается вопрос: зачем продолжать работу с философскими идеями, которыми, вероятно, злоупотребляли и ассоциировали с краеугольным камнем ХХ века, всем злым, заурядным и не очень? Что ж, возможно, следующая параллель между Гербертом и Ницше поможет нам лучше понять это: один из эпиграфов «Дюны» в книге Принцессы Ирулан под названием «Мудрость Муад’Диба», гласит: «Фримены всегда отличались чрезвычайно развитым свойством, которое древние называли Spannungsbogen – то есть умением сдерживать себя и, ощутив желание, не спешить с его удовлетворением». Эта цитата отражает набирающее обороты напряжение «Дюны» и подчеркивает то, как первая книга из цикла склоняет читателя занять сторону Пола Атрейдеса и желать его прихода к власти.

Несмотря на пугающие видения джихада, сопровождающие Пола на протяжении всей книги, нам внушили, что фримены (включая Льет-Кайнза, имперского планетолога и лидера фрименов) и Атрейдесы «хорошие», в то время как войска Империи и Харконеннов изображены негодяями. На этом уровне «Дюну» можно читать как то, что литературоведы называют Bildungsroman

– воспитательный роман. Герберт умело манипулирует этим знанием при создании «Мессии Дюны», а также новых параллелей в «Детях Дюны» с самой «Дюной». Как ни странно, мы питаем доверие к Лето II (для которого «Дети Дюны» также своего рода Bildungsroman), как это было и с Полом. То, что Пол видит в своем пророческом видении и кошмарах, Лето избирает намеренно, и мы, словно овечье стадо, следуем за «героем» произведения, в итоге восхищаясь тираном.

На другом уровне борьба за возвращение контроля над Арракисом – типичный материал военных фильмов или фильмов о Джеймсе Бонде: мы всегда знаем, кто «прав». Элементарно, то, как слова «Атрейдес» и «фримен» звучат (умолчим о намеке на свободу в последнем) в сравнении с «Харконнен» или «Сардаукар» (не говоря уже о русском происхождении «Владимира» и о том, как это могло быть воспринято в разгар холодной войны), предрасполагает читателя к такому двоякому суждению о добре и зле.

Но обращение к Spannungsbogen

не просто помогает создать напряжение. Оно также наводит на постоянные философские параллели между произведениями Ницше и Герберта. В понимании Ницше «Человек – это канат, натянутый между животным и Сверхчеловеком»: «Опасный переход, опасный путь, опасно обернуться, опасно содрогнуться и замереть опасно». Такое представление – источник напряжения, к которому Герберт обращается в Spannungsbogen рассуждении Ирулан: Сверхчеловек в определенной степени олицетворяет напряжение натянутого лука, занесенное копье, тучу, налитую дождем, град и молнию. Так, Лето обнаруживает во время видения о своем перевоплощении, в Джакаруту:

«Лето ощутил, что пересек прежние границы к новому миру, доселе существовавшему лишь в воображении, и заглядывает прямиком за завесу, что человечество, зевая, называло Неведомым.

Там была кровожадная реальность…

«Нынче я – универсальный язык. Я – живой иероглиф, которым напишу я об изменениях, коим суждено случиться. Если же не напишу, испытаете вы такую душевную боль» («Дети Дюны»).

(Универсальный язык, или «пазиграфия» подразумевает скорее язык идей, а не слов.)

Взгляд на «Последних людей»: отражение нашей реальности в литературе

Модель Ницше проводит контраст между Сверхчеловеческом и тем, что он зовет «презреннейшим из людей – Последним человеком» – и пытается обозначить для нас основные различия между ними. Существуют четкие параллели между такими «Последними людьми» и состоянием Империи в «Мессии Дюны» или под правлением «Детей Дюны»: