Дюна и философия: путь ментата

«Необъяснима жизнь человеческая и все же бессмысленна: шут способен положить ей конец. Хочу я поведать людям о смысле их существования: коим есть Сверхчеловек, он словно молния исходит из темной тучи человечества» («Так говорил Заратустра», с. 49). Эти вещие слова могут служить лозунгом 3,500-летнего правления сурового Лето II. Соответственно, напряжение в «Дюне», вызвано не только внутренней интригой между Атрейдесами и Харконненами, но и видениями Пола о крайне тревожном будущем, которое становится явью на первых страницах «Мессии Дюны».

Открытое упоминание концептуального немецкого слова Spannungsbogen становится неким указателем, делающим явной аналогию между «Хрониками Дюны» и философией Übermensch, раскрытой Ницше в «Заратустре». «Дюна» и ее продолжение исследует понятия лидерства и концептуальной Вселенной, окружающей стремление заполучить и использовать власть на политической арене, в контексте времен Герберта. Таким образом, Герберт ставит Пола в положение канатного плясуна – Квисатц Хадераха, в некоторой степени напоминающего Заратустру.

«Копье, что бросаю я в своих врагов! Как благодарен я врагам своим, что, наконец, метнуть его могу!

Напряжение [на немецком Spannung] тучи моей было слишком уж сильно: меж смеха молний раскатистого хочу я бездну градом усыпать» («Так говорил Заратустра»).

Пол, обожженный и ослепленный, как и потерпевший неудачу канатный плясун из «Заратустры», становится живым олицетворением слов Заратустры: «Существуй боги, как бы удержался я, чтоб не быть богом! Значит, нет богов». А его сын укажет человечеству, что «Бог есть мыс0ль, что извилистым делает прямое, и шатает все устойчивое. Зачем? Исчезнет время, и все преходящее окажется лишь ложью?». Род Атрейдесов становится для человечества помесью Бога, дьявола, шута, проповедника и послания, побуждающей отказаться от веры в «порочное и бесчеловечное… вещающее о единственном, безупречном, непреклонном, необходимом, и вечном».

Но это не просто качественная фантастика. Нет, Герберт тестирует и анализирует идеи Ницше о Сверхчеловеке в мысленном эксперименте, что далеко превосходит собственный эксперимент Ницше в «Заратустре».

Учитывая мировые события, что помогла объяснить философия Ницше, Герберт понимает, что то, как Ницше моделирует потенциальное развитие человечества, несет в себе неимоверную ценность для мира, который находится под все большим, пугающим, влиянием харизматичных лидеров.

Герберт демонстрирует нам, что пустая победа «Дюны», которая так бурно прославляется в «Мессии Дюны», является победой Последнего человека. Бене Гессерит намеренно создают Квисатц Хадераха, ведь они уверены, что он – то, чего не достает человечеству. На самом деле они лишь создают условия для появления Сверхчеловека – как результата Золотого Пути Лето II. И пророческие видения Пола, и Золотой Путь Лето указывают на нечто иное: не на реализацию потенциальных возможностей (и, соответственно, возможность доминировать) человечества (в данном случае над политической, экономической и религиозной системами первоначальной Империи Дюны), а скорее разрушение культурных и других недостатков, присущих этой Вселенной. Как Пол сказал однажды матери:

«Ты думаешь, я – Квисатц Хадерах», – сказал он. – Выбрось это из головы. Я – нечто нежданное».

Стоит известить одну из школ об этом, подумала она. Возможно, брачный индекс прояснит, что случилось.

«Когда они узнают обо мне, будет слишком поздно» – сказал он.

«Если ты не Квисатц Хадерах, – сказала Джессика, – то —».

«Тебе это не известно, – ответил он. – И не поверишь, пока не увидишь».

А про себя подумал: Я – семя» («Дюна»).

Как Übermensch Ницше – «молния, исходящая из тучи человечества», копье, брошенное во врага Заратустрой, – так и Пол – это семя, ускорение Кориолиса, Муад’Диб, и «Сокращающий путь». И пусть его Империя – это Империя Последнего человека, он и его сын укажут человечеству, как стать Сверхчеловеком.

Преобразование человеческой расы, происходящее на протяжении «Дюны», не должно происходить по образцу Пола Атрейдеса. Напротив, благодаря деяниям рода Атрейдес, это преобразование человечества становится возможным. Хоть Лето II будет сам подвергнут радикальной трансформации, действия его сродни не узору, а скорее художнику. Не молнии, а молниеотводу.