Дневник. Том 1

Наташа уехала в мае, мы с Геней на него насели, и он сразу же со всем согласился. Да, надо работать, поступить в Академию и т. д. Летом писать этюды, с осени работать усиленно.

Приехал сюда за Наташей, на несколько минут зашли ко мне на Мертвый переулок 26 апреля, обещали заехать перед отъездом 29-го, даже по телефону не позвонили, уехали. Я уговаривала на июль поехать в Детское, подышать воздухом, писать этюды, Вася бледен, плохо себя чувствует. Наташа очень поправилась в Пушкине[710] и ехать в Детское не желает.

Лучше уж о своих синяках и не говорить, только хуже болят.

20 июня, по слухам, арестован Мейерхольд, смутные обвинения в шпионаже. Неужели с таким крупным человеком, всемирно известным, нет других средств воздействия, кроме ареста. Стыдно. Впрочем, стыд не дым, глаза не выест.

Перед этим было в Москве совещание режиссеров. Мейерхольда встречали овациями, он имел шумный успех, но в газетах об этом умалчивалось. А на приеме в Кремле, сильно опьянев, Мейерхольд громко сказал Юрию Александровичу: «Не пускают в Ленинград – то ли Молотов меня слишком любит, то ли к Бутыркам[711]

поближе».

17 июля. Римский-Корсаков рассказал следующее: на днях Зинаида Райх вернулась с прислугой очень поздно с дачи, часа в 3 ночи. Вошли в квартиру, и на них набросились люди, которые нанесли З.Н. одиннадцать резаных ран, убили. Работница, раненая, успела выскочить на лестницу и закричать. Бандиты скрылись. Ограбления не было.

Кто? Если бы она ехала домой на собрание заговорщиков, она прислугу бы не брала. Вообще, гипотезы ни к чему. Mittelalter.

И вот мы, бедные люди XX века, принуждены все время натыкаться на XVI – начало XVII. И не кричать от ужаса, а делать вид, что не видишь, не слышишь.

Non vederе, non sentirе, esserе di sasso[712].

На днях бабушка Вольберг получила одно за другим два письма от Евгении Павловны. Ей разрешено писать раз в три месяца. За эти один год и девять месяцев до нее не дошло ни одного

детского письма. А деньги и посылка дошли. Пишет: посылайте деньги 40 рублей в месяц, посылки один раз в три месяца и пишите, даже если я замолчу. Да.

24 августа. Я насыпаю сахарный песок в вишневую настойку. Гляжу в окно: по Фурштатской снуют люди, гражданки бегут становиться в очередь, никому нет никакого дела, т. е. абсолютно никакого до того, что nous voilа plaqués, nous sommes Mаскés[713], как говорил Билибин в «Войне и мире». Про Маск сказано в Ларусе[714]: «Il se rendit avec 28 000 hommes sans combattre»[715]

.

Пакт о ненападении с Гитлером, с Германией[716]. Какое ненападение? Что, немцы испугались, что мы на них нападем? Прошлой осенью со слезами мне рассказывала В.С. о том, что редактор военного журнала говорил ей: в немецких газетах пишут: в России нет больше армии, надо торопиться выполнить свои задачи.

Чего им торопиться – русский народ лежит на обеих лопатках, и «лежит на нем камень тяжелый, чтоб встать он из гроба не мог». Лежит, кто пьяный, кто трезвый, но запуганный до потери человеческого облика.

Пакт о ненападении – какой ценой! «Для спасения революции» Ленин отдал 6 стран и контрибуцию, чужое добро легко отдается, отдал моря, а сейчас что мы отдадим? Риббентроп не ехал бы за мелочами. Уж верно стоит – Paris vaut bien une messe[717]. Вероятно, пойдет в Германию все сырье, нефть, уголь и все прочее, мы, навоз, удобрим благородную германскую почву. Руки Гитлера развязаны. Польша последует за Чехословакией. Угроза Франции – Франции, нашей второй родине.

После Брестского мира я ехала как-то в трамвае, перед окнами мелькал Летний сад, врезался мне в память. Рядом со мной сидит молодая женщина лет 35, вся в черном, француженка, и говорит: «C’est lâche, c’est lâche, que va devenir la France»[718]; а у меня слезы так и текут по лицу, я знаю, что nous sommes des lâches[719]

, и к чему привела эта измена Ленина? 17 миллионов высланных[720], сколько расстрелянных – имя им легион, закабаленное голодное крестьянство, и вторичный, уже Московский брестский мир с Германией. А сколько в эмиграции. Как Федя говорил: «Это уже не эмиграция, а exode»[721].

Передовица «Правды» по поводу подписания договора кончается словами: «Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета»[722]. А? Что это? Кто эти враги? А еще теплые тела убитых в Испании, Чехословакии? Сволочи. Я не могу, меня переполняет такая невероятная злоба, ненависть, презрение, а что можно сделать?

Ни одного журналиста не осталось из тех, кто имел голос и голову на плечах. Радек, Бухарин, Старчаков. Жив ли умница А.О.? Ему инкриминировали (и он признался в этом!) покушение на Ворошилова!

Мы знаем, как при Ежове, да и не только при Ежове, люди сознавались в несуществующих преступлениях. Как Крейслер видел пол, залитый кровью, в комнате, куда его ввели на допрос. Его били по щекам.