Дневник. Том 1

Корнилов передал рассказ партизана: снаряд обходится им [в] 1 р. 40 к. Немец не стоит такой цены. Пленных партизаны брать не могут, им некогда с ними возиться, нечем их кормить, и они их уничтожают. Но так как расстреливать дорого, они их прирезывают ножом.

Бондарчук со слов раненого лейтенанта: словили двух языков, очень нужных, и отправили в штаб с двумя солдатами, хохлами, заказав непременно их довести в целости до штаба. Хохлы пришли без пленных, объяснив, что фрицы «втикали», а потом сознались, что не могли удержаться и убили их. Сдержать себя невозможно.

19 февраля. Сейчас начинается самое страшное и ответственное. По слухам, население само уходит от Красной армии, от советской власти, от коммунизма. Это рассказывают потихоньку все корреспонденты, Руднев (еврей) говорил Анне Ивановне. Племянница Анны Петровны была с армией под Дорогобужем, народ приглядывается, насторожен. С немцами хорошо жили. А мы будем вводить насильственную нищету, будем вешать всех, кто за два года с немцами говорил.

Вот тут должен быть какой-то поворот. Жизнь не может так дальше идти. Двадцать шесть лет нищеты и всяческой лжи. По тем же слухам, расстрелянные в Катынском лесу поляки – это дело рук НКВД[1208], служи хоть десять панихид. И нам можно вкрутить очки, да и без вкручивания мы всему обязаны верить. А заграницу не проведешь панихидой.

Читала, верней просматривала, новый исторический роман Федорова «Демидовы»[1209]. В одной главе он превозносит Петра, а вместе с ним и Демидовых, которые ему помогали. В следующей изображает каторжную жизнь демидовских холопов, пытки и казни. Хотела послать книгу девочкам, не пошлю. Демидовы – конец XVII века. А в XX веке их отец расстрелян ни за что, мать седьмой год в ссылке ни за что; а парильни, а застенки, а избиения, пытки?

О Господи, как вспомнишь все – страшно становится, и страшно, и душно.

Вчера, 18 февраля, Алене минуло бы 23 года. Служила панихиду. В церкви сходит на душу успокоение, тишина, легче становится. Смотрю на Спасителя и верю, что он спасет Россию.

Аленушка, дорогая моя, ты совсем меня бросила.

Вчера видела в столовой Соню Ржевскую, дочь Веры Дмитриевны Палтовой, красавица девушка, она на год моложе Алены, лучше не думать, а жить машинально, как колеса в шестерне.

Позвонила сегодня Глинке, не написал ли он в альбом? Он, оказывается, показал его Мануйлову, и тот просил разрешения написать мне стихи о Ленинграде.

На это я спросила Владимира Михайловича, как прожил Мануйлов эти годы (каково нахальство!). Прожил достойно, вытянул старушку мать, прекрасный товарищ.

Я не огорчаюсь тем, что мне никто не дает медали «За оборону Ленинграда», которую носят даже людоеды, по словам Ал. К. Делазари, я сама раздаю медали.

Надо непременно, чтобы написали мне в альбом обе сестры Вейнберг, Ниночка Иванова, В.А. Белкина, спасшая Вениамина героически. Еще кто у меня кандидаты? Наталья Ивановна Животова – ни он, ни Дешевов недостойны. Ольга Андреевна. А вот Анна Ивановна – она очень мила, очень обязательна, любезна, культурна – а кто ее знает! Ольга Андреевна – это подлинный Человек.

Исповедь земле

из сектантских песен

Еще раз, моя питомая,Прикоснусь к тее головушкой,Испрошу у тея благословеньица,Благословеньица со прощеньицем,Что рвала я твою грудушкуСохой острою расплывчатой,

Что не катом тея я укатывала,Не урядливым гребнем чесывала.Рвала грудушку боронушкой тяжелоюСо железным зубьем да ржавыем.Прости, матушка, питомая,Прости грешную, кормилушка,Ради Спас Христа, Честной матери,Все святнея Богородицы,

Да Овласия заступника,Да Ильи пророка мудрого,Да Егорья Победоносчика.

21 февраля. Утром шла по Литейной. Самое характерное в Петербурге – это его гордость. Особенно гордым в своих страданиях, умирании был он в зиму 41 – 42-го годов. И как мы, все население, к нему не подходим, ему чужды.

Люблю твой строгий, стройный вид,Невы державное теченье…[1210]

А мы все такие нестройные, такие плебеи в этой державной аристократической раме.

Опубликованы лозунги, теперь «призывы»[1211] в честь дня Красной армии. Они занимают две трети листа, и ни разу не упомянута Россия. Например: «Да здравствует Советский народ, народ-герой, народ-воин».

Что за сапоги всмятку в головах у тех, кто это пишет. Вероятно, не русские они. Советы – понятие политическое, а где нация, где страна? Одно время стали было писать Русь, Россия, а теперь, видно, испугались каких-нибудь симптомов, и Россия опять стала Совдепией. Больно, больно за такой народ. Будущее покажет, русский герой или раб.