Дневник. Том 1

Я опять очень долго не писала. Не хватает времени. Работа в Нейрохирургическом институте оказалась далеко не синекурой. Конечно, я сижу дома, физически не устаю (кроме хозяйства), но перевод этой «Anatomie médico-chirurgicale du système nerveux végétatif (sympathique et parasympathique)»[1215] очень трудный. В особенности вначале я совсем растерялась от этой тарабарщины неизвестных мне слов.

Я сейчас думала о всех своих знакомых, о том, кто мне всех ближе по моему душевному и умственному строю, и пришла к выводу: конечно, Анна Петровна. А затем замечательного человека, способного на самые благородные поступки, я чувствую в Ольге Андреевне.

У Анны Петровны широта диапазона интересов. Наталия Васильевна очень талантлива, очень неглупа, но ее очень мало что интересует вне ее. Она жила прежде здешними, не столько земными, сколько домашними, семейными интересами, своими и Алексея Николаевича, его успехами, отчасти, может быть, сплетнями. Теперь она вся ушла в себя, в свое творчество, стихи у нее чудесные и по содержанию, и по форме. Неожиданные образы, прекрасный язык и глубина мысли и ощущений, которые при обычном знакомстве не видны. Она вся в себе, и мода ее не интересует никак. И это всегда немножко грустно.

Где мои друзья? Римский совсем тонет от жизненного неустройства, блудней, нищеты, детей. Бедный Александриец (да еще какой) в клещах грустной, бесцветной, мучительной жизни; он сам виноват во всем, но от этого не легче. Каждый несет в себе свой яд, а противоядие находят единицы. Да и то!

А Петтинато. Где-то он? – в этом катаклизме Италии, куда отнесли волны его и семью. Он умница, вряд ли он соединил свою судьбу с Муссолини. Он, конечно, с англичанами, может быть в Лондоне или Америке. Его мальчикам теперь 23 и 25 лет, а Maria тоже большая, лет ей 14.

Господи, увижу ли я братьев? Я сейчас все время жду чуда. Старуха, легкомысленная старуха. Но что же делать, противоядия против легкомыслия тоже нету. Только бы Вася нашел свой путь. У него большое дарование, а понимания, что делать, никакого. Да и в полосу он попал неудачную. Ни школ, ни педагогов.

И.Н. Кашинцев, архитектор, преподающий сейчас рисование во вновь организованном ремесленном художественном училище, пригласил меня преподавать живопись. Я устраиваю туда Люсю Говорову, а сама договорилась с ним, что с осени возьму на себя офортную мастерскую и преподавание истории искусств. Выйдет или не выйдет, но тысяча рублей в месяц может быть обеспечена к приезду девочек.

А Галя кончает свою последнюю открытку словами: «Так хочется поскорей с Вами встретиться! И тогда мы больше не расстанемся никогда! Правда?!»

Бедные горемычные девчушки, выброшенные из гнезда птенцами. Но и то сказать: почти все дети, их подруги, осиротели за эти годы. У Иры Светловой отец расстрелян, мать умерла. У моих девочек мать жива и вторая семья у нас. Так что, пожалуй, они еще счастливее многих.

Сейчас в Европе что-то готовится. Гитлер в истерике растянул свой фронт от Финляндии до Греции, хочет дорого продать свою жизнь. Бедные все карлушки, так зря живот свой положившие. Все говорят, что все население Эстонии поднялось против нас. Глинка говорил, что в прошлом году ему довелось много бывать в госпиталях, читать солдатам и слышать их мечты, их веру в уничтожение колхозов, в новую жизнь. Он в это не верит и настроен очень пессимистично, как и большинство. А я вот верю. И он не учитывает те миллионы культурной блестящей молодежи.

[В апреле открылось железнодорожное движение в Москву. В июне 44-го я решила съездить в Москву и Ярославль к Наташе и детям.

Я получила деньги за статью о кукольном театре, написанную для Института театра и музыки, проработала в Театральном комбинате целую ночь, расписывая головные уборы к какой-то балетной постановке, что-то продала – в общем, скопила тысячи полторы и взяла билет в «Стреле»[1216] (250 рублей), встав в 5 часов утра, чтобы первой встать к вокзальной билетной кассе.