Добровольческая армия в «Ледяном» походе

Отношение к жителям конкретного населенного пункта со стороны Добровольческой армии определялось в первую очередь тем, было ли оказано сопротивление при его занятии и насколько оно было ожесточенным. С точки зрения собственной безопасности и сохранности имущества население сел и станиц, не занятых советскими отрядами, было заинтересовано в скорейшем пропуске добровольцев, поэтому неоднократно местные власти (в том числе и Советы) принимали решения о нейтралитете и направляли своих делегатов навстречу приближавшейся армии[506]. В других случаях станичное общество изъявляло покорность при вступлении добровольцев в станицу, встречая их колокольным звоном, поднося командованию хлеб-соль. Тяготы от пребывания Добровольческой армии для этих селений находились в обычных пределах, связанных с постоем. За продукты питания и необходимые товары принято было расплачиваться либо непосредственно, либо через финансовую часть штаба армии[507]

.

Ситуация менялась, если в станице стояли советские войска и формировалась местная Красная гвардия. Занимая с боем населенный пункт, добровольцы усиленно разыскивали спрятавшихся красногвардейцев, при этом любой из местных жителей мог стать жертвой самочинной расправы. Куда менее стесненными чувствовали они себя в отношении имущества, живности и продуктов. Обычным явлением в таких случаях стало изъятие в пользу Добровольческой армии денежных средств и ценных бумаг, хранившихся в станичных правлениях, почтовых отделениях и кассах ссудо-сберегательных товариществ.

Население станиц, оказавшееся в зоне военных действий «между двух огней», вынуждено было искать защиты у одной из сторон конфликта. Выбор между пришлыми «кадетами» и местной советской властью вполне естественно разрешался в пользу последней. Постепенно обычными становились случаи, когда жители станиц, как казаки, так и иногородние, оставив свои дома и хозяйства, уходили от приближавшейся Добровольческой армии под защиту советских войск.

Добровольческая армия, втягиваясь в ожесточенные бои на Кубани, все более проявляла себя по отношению к местному населению как репрессивная сила. Мемуары участников похода и очевидцев содержат неоднократные упоминания об экзекуциях и казнях[508]. Деятельность контрразведки штаба армии в 1-м Кубанском походе практически не нашла отражения в воспоминаниях и документах. Однако отдельные свидетельства позволяют судить, что контрразведка в занимаемых населенных пунктах и на близлежащих территориях вела розыск и аресты местных жителей, заподозренных в сочувствии Советам[509]

.

В период 1-го Кубанского похода происходила постепенная трансформация специфических отношений между войсками противоборствующих сторон. Ожесточение первых месяцев гражданской борьбы породило наиболее дикие ее формы, которые, по сути, противоречили не только обычаям, но даже и потребностям ведения войны. Затягивание конфликта и расширение его масштабов вели к стихийному возникновению не писанных на бумаге конвенций, в которых нуждались обе стороны.

Военное противоборство ведущих Гражданскую войну сил всегда включало элемент личной и социальной мести, что делало борьбу особенно безжалостной. Уже во время январских боев на Дону издевательства и жестокие расправы над пленными, добивание раненых на поле боя стали обычным явлением для обеих сторон. Жестокость добровольцев, помноженная на боевое мастерство, собирала, как правило, более обильную жатву. При этом ее недостаточно объяснять лишь стихийным ответом на «ярость черни». Известно напутствие Корнилова 1-му офицерскому батальону: «Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед богом и русским народом беру я на себя»[510]

. Один из очевидцев, рядовой боец батальона прапорщик Пауль, воспроизводит слова Корнилова так: «В плен не брать. Чем больше террора, тем больше победы»[511]. Такому порядку армия продолжала следовать, выступив в 1-й Кубанский поход. Первые же бои были ознаменованы расстрелами сотен пленных. Картины расправ во множестве сохранились в воспоминаниях первопоходников[512]. В свою очередь добровольцы, так же не рассчитывая на пощаду, часто предпочитали плену самоубийство. В связи с этим особенно трагичным в походе было положение раненых. Командование не имело возможности оставлять их в попутных селениях, так как, скорее всего, в этом случае они были бы обречены на гибель. По этой причине раненые продолжали поход с армией и, находясь в обозе, лишенные нормальных условий и ухода, испытывали невероятные страдания.