Добровольческая армия в «Ледяном» походе

Расширение масштабов боевых действий постепенно вело к отказу от практики поголовного уничтожения пленных, тягостной для самих добровольцев. Такой перемене способствовало значительное изменение состава армии за счет увеличения числа кубанцев в ее рядах, а также, вероятно, приход на пост командующего более избирательного в средствах и политичного, нежели Корнилов, А.И. Деникина. Зачисление пленных в армию, первоначально имевшее случайный и единичный характер[513], после сражения за Екатеринодар становилось все более распространенным явлением. Интересно, что А.И. Деникин считал его «симптомом известного положительного сдвига в добровольческой психологии»[514].

К этому моменту относится и первый случай, когда командование приняло решение о разгрузке лазарета и оставлении более 100 тяжелораненых в станице Дядьковской. Мера эта далеко не в первую очередь была продиктована соображениями гуманности – значительное сокращение обоза должно было придать армии большую подвижность. Не означала она и появления определенного доверия к противнику. Для создания хотя бы минимальных гарантий для оставляемых раненых и медперсонала командование впервые решило воспользоваться посредничеством заложников – екатеринодарских большевиков, появившихся в армии вместе с кубанским отрядом.

Таким образом, в 1-м Кубанском походе возникли три заметных прецедента, превратившихся в годы Гражданской войны в распространенную практику у обеих враждебных сторон:

– пополнение армии пленными, изъявившими желание встать в строй или нести трудовую повинность;

– оставление лазаретов на милость противника;

– захват заложников и их использование при необходимости для контактов с противником.

Глава 8. Добровольцы-«первопоходники»: образы, идеалы, традиции

Значение первых месяцев борьбы Добровольческой армии, и в особенности ее 1-го Кубанского похода, в чисто военном отношении несопоставимо с тем огромным влиянием, которое они оказали на формирование социально-психологического облика Белого движения и его передового отряда – добровольческого офицерства, а в недалеком будущем и на самоидентификацию русской эмиграции первой волны.

Взгляды на социально-психологический феномен белого офицера-добровольца вплоть до начала 1990-х годов менялись незначительно. Советские исследователи, настаивая на классовом характере военной контрреволюции, довольствовались более чем схематичным видением данной проблемы. Один из виднейших советских военных руководителей начального периода Гражданской войны В.А. Антонов-Овсеенко, впервые упоминая в «Записках о гражданской войне» Добровольческую армию, писал: «Их ничтожная армия состояла исключительно из барских сынков, офицеров да юнкеров. Дрались эти господа умело и нагло»[515]

. Справедливости ради необходимо лишь заметить, что авторство стереотипа «барских сынков», сколь сомнительного, столь и живучего, Антонову-Овсеенко, конечно, не принадлежит. Подобный взгляд на социальный облик военной контрреволюции оставался в советской историографии неизменным в течение десятилетий. В уже упоминавшемся исследовании Н.А. Ефимова читаем: «Добровольческая армия формировалась прежде всего из реакционных офицеров и юнкеров, а также бывших жандармов, полицейских, чиновников, кулацких элементов, студентов, учащихся кадетских корпусов, гардемаринов, гимназистов – сынков помещиков и капиталистов, – всех тех, кто люто ненавидел советскую власть и готов был драться насмерть, с отчаянием и ожесточением против рабочих и крестьян…»[516].

В советской историографии упрощенно-классовое толкование данной проблемы впервые аргументированно поставил под сомнение известный военный историк А.Г. Кавтарадзе. Проанализировав послужные списки более семидесяти старших офицеров – участников 1-го Кубанского похода, он обнаружил, что лишь трое из них располагали недвижимым имуществом[517]. Социальный же состав офицерского корпуса в ходе мировой войны окончательно утратил сословный либо классовый характер. Следовательно, мотивация выбора офицерства, вступившего на путь Белой борьбы, не может сводиться к борьбе за возврат сословных привилегий или капиталов.