— Нет. Ты теперь мой пленник, и я доставлю тебя к своему легату.
— Вот как, — слабо усмехнулся Каратак. — Ну конечно, таково римское милосердие. А по-моему, лучше умереть здесь, чем быть принесенным в жертву во время победного торжества твоего императора.
— Никто не собирается приносить тебя в жертву.
— Дураком меня считаешь? — буркнул Каратак. — Думаешь, мой народ забыл, что ваш Цезарь сделал с Верцингеториксом? Нет уж, я не дам провести меня по вашему форуму связанным, как обычного преступника.
— Этого не случится.
— Ты уверен?
Катон пожал плечами:
— Не мне решать. Давай-ка лучше я помогу тебе встать. Но без фокусов, понял?
Зайдя сзади, Катон осторожно поддержал вождя за здоровое плечо, помогая ему встать с бревна. Правда, это вызвало у раненого такой приступ боли, что некоторое время он мог только скрежетать зубами.
— Я не могу идти. Дай мне умереть здесь… прошу тебя, римлянин.
Глядя на то, что осталось от человека, который два года подряд вел против Рима кровопролитную, изнурительную войну, Катон думал о том, что этот пленник, несомненно, станет трофеем. Клавдий будет похваляться, держа его в оковах и демонстрируя чужеземным послам и владыкам. А когда ему это надоест, позабавит напоследок римский плебс, выставив пленника на гладиаторских играх, где тот и найдет свой конец.
— Я пощадил тебя, римлянин, — промолвил Каратак с мольбой. — Я сохранил тебе жизнь. Так дай же мне, по крайней мере, самому выбрать, как умереть.
— Ты собирался сжечь меня живьем.
— Это не важно. — Он поднял руку и указал на Катонов меч. — Прошу тебя.
Катон смотрел на этого человека, некогда самого могущественного из вождей острова, а ныне разбитого и сломленного. Плачевное зрелище… Поняв, что испытывает к нему жалость, Катон сам себе подивился: с какой стати ему жалеть человека, выказавшего себя жестоким, безжалостным врагом? Но, так или иначе, он принимал все происходящее близко к сердцу, с каким-то особенным чувством, словно унижение давнего врага влекло за собой своего рода утрату. Катону захотелось помочь ему завершить свой путь достойно, упокоиться с миром, а потому он невольно глянул на меч.
Бритт, проследив за его взглядом, кивнул:
— Сделай это быстро, римлянин.
Каратак отвернулся и зажмурился. На миг оба застыли в неподвижности — и вождь варваров, молча ждущий смерти, и Катон, крепко сжимающий в руке меч. Отдаленный шум битвы уже стих, теперь сюда доносились лишь вопли раненых. Вокруг вились тучи насекомых, привлеченных запахом крови, которая насквозь пропитала повязку на плече Каратака. А потом Катон резко покачал головой, улыбнулся, ослабил хватку и ловким движением вбил клинок в ножны. Каратак открыл один глаз и покосился на него.
— Нет?
— Прости. Не сейчас. Живой ты представляешь для меня бóльшую ценность.
Каратак открыл второй глаз, посмотрел на Катона и пожал плечами.
— Что ж, вполне разумно. Но это был бы хороший конец. А так, глядишь, ты еще пожалеешь, что не убил меня.
— Не стоит предаваться пустым надеждам.
Катон отступил от пленника, сложил ладони у рта и позвал:
— Макрон! Макрон! Сюда!
Когда они вышли из болота, солнце висело низко над горизонтом, окрашивая пушистые облака ярким багрянцем. Римляне вели Каратака, а точнее, почти несли, закинув его руки себе на плечи. Тяжело дыша, они выбрались из зарослей тростника, поднялись по травянистому склону, прислонили бритта к перевернутой колеснице и устало опустились на землю, чтобы перевести дух.
Позади них устало тянулась к воротам колонна легионеров.
— Вот. — Макрон откупорил флягу и передал Катону. Молодой центурион поднес ее к губам и вдруг заметил пристальный взгляд Каратака. Опустив флягу, он передал ее пленнику, который отпил несколько больших, жадных глотков.
— Ты что делаешь? — рассердился Макрон. — Позволяешь какому-то варвару с волосатой задницей пачкать губами мою флягу? Не слишком ли ты добренький, парень?
— Он нужен нам в хорошем состоянии.
— Ага, можно подумать, жажда его убьет.
— Нет.
Макрон присмотрелся к другу повнимательнее:
— Что-то ты больно задумчив, ушел в себя, а?
— Просто устал.
— Ладно, парень, лучше бы тебе взбодриться. Нам нужно хорошенько подумать, что да как мы станем докладывать легату.
Макрон окинул Катона пристальным взглядом, отметив, что тот до крайности вымотан, весь в грязи, с клочковатой бородкой, отросшей еще тогда, когда он беглецом укрывался среди болот. Туника Катона превратилась в сущие лохмотья, да и исхудал он так, что все ремни амуниции на нем болтались.
Макрон прищелкнул языком.
— Что?
— Да так, подумал… Легату, пожалуй, не так-то просто будет разобраться, который из вас варвар.
— Очень смешно.
— Внимание, а вот и он. Легок на помине.
Оба центуриона устало поднялись на ноги, услышав топот копыт. Легат, ехавший вдоль обочины в сопровождении трибунов, увидел двух перепачканных кровью и грязью, вытянувшихся по стойке смирно центурионов и натянул поводья.
Макрона он узнал сразу, а вот чтобы узнать тощего, заросшего щетиной юнца, пришлось присмотреться. После чего глаза легата изумленно расширились.
— Центурион Катон? Ну ничего себе, это ты!
— Так точно, командир.