— Возможно, он пытался спасти Феликса. У Максимия были любимчики, командир.
Веспасиан улыбнулся:
— Ага, но к вам двоим это не относится. Один бежал от исполнения приговора военного суда, другой открыто отказался выполнять приказ. Я бы сказал, что он имел полное право не числить вас обоих в любимчиках. Вы согласны?
— Со стороны это именно так и выглядит, — согласился Макрон. — Но ведь тебя здесь не было, командир, ты не видел, как он командовал когортой. Он просто-напросто не соответствовал своей должности. Начать с этой бестолковщины у Тамесиса, из-за которой Катон и другие угодили под децимацию. Это было несправедливо, командир. Ну а как он обращался с местными: впечатление такое, словно он нарочно подстрекал их к бунту. Я бы сказал, он просто спятил.
Веспасиан поерзал на стуле и откашлялся:
— Это не имеет отношения к делу, Макрон, и тебе это прекрасно известно. Иногда командир вынужден поддерживать дисциплину самыми суровыми мерами. Возможно, Максимий считал, что это необходимо.
Катон посмотрел на легата в упор:
— Если, конечно, ему не было приказано устроить варварам веселую жизнь… — Глаза центуриона сузились. — Так вот почему легион встал лагерем на другом конце дороги через болото. Вот почему ты так быстро выступил нам на выручку. Ты ожидал, что Каратак объявится и нападет на когорту, командир.
— Молчать! — рявкнул Веспасиан и холодным, угрожающим тоном продолжил: — Что на уме у легата этого легиона, его центурионов не касается. Я ясно выразился?
— Так точно, командир, — сдержанно ответил Катон.
— Вот и хорошо. Сейчас важно решить, что мне с вами делать.
Веспасиан откинулся на стуле и некоторое время рассматривал обоих без всякого выражения на лице. Катон почувствовал, что у него потеют ладони, и за спиной сжал руки в кулаки.
— Вы снова оказали ценную услугу и своим товарищам, и императору, — промолвил легат. — Думаю, будет справедливо признать, что именно ваши действия, не позволившие врагу выйти из болот, определили участь Каратака. Ну а того, что вы вдвоем захватили в плен вражеского командира, более чем достаточно для получения высших воинских наград. Не говоря уже о продвижении.
Макрон просиял, но Катон чувствовал, что это лишь прелюдия к чему-то не столь приятному.
Выдержав короткую паузу, Веспасиан продолжил:
— Однако я должен заметить, что ты, Катон, все еще числишься приговоренным к смерти, а ты, Макрон, виновен в неповиновении командиру и мятеже, что опять-таки карается смертью. По свидетельству одного из уцелевших командиров Третьей когорты вы двое приложили руку к убийству центуриона Максимия.
— Корд! — Макрон сплюнул. — Вот ведь ублюдок! Если он…
— Помолчи! — оборвал его Веспасиан и поднял руку, видя намерение протестовать. Макрон осекся, проглотив рвавшиеся с языка возражения. — Как вы сами понимаете, его обвинения голословны, никаких доказательств нет. Но при этом я не могу игнорировать тот факт, что по легиону распространятся различные слухи насчет подозрительных обстоятельств смерти Максимия. Таким образом, вы ставите меня в затруднительное положение, хотя я, конечно, не могу считать вас соучастниками убийства командира, не имея веских доказательств вашей причастности. Впрочем, я и без того не сомневаюсь, что смог бы получить одобрение командующего на применение к вам строгого наказания…
Он выдержал паузу, чтобы они осознали угрозу.
— Проблема, однако, в том, что в глазах солдат легиона вы стали героями. Если вас казнят после совершенного вами подвига, боевой дух подразделения будет подорван всерьез и надолго. Командующий Плавт не может допустить, чтобы на его плечи легло дополнительное бремя. В равной мере и я не могу позволить вам продолжать службу в легионе, личный состав которого подозревает о вашей возможной причастности к убийству одного из командиров. Это грозит подорвать дисциплину, необходимую, чтобы командовать легионом. Немыслимо, чтобы каждый мой старший центурион постоянно озирался, опасаясь, что какой-нибудь обиженный легионер или, берегите нас боги, другой командир вдруг вздумает свести с ним старые счеты. Недопустимо, чтобы вы служили живым примером того, что такое возможно. Понимаете, в чем сложность моего положения?
Первым заговорил Макрон:
— И что ты предлагаешь, командир? Собираешься уволить нас со службы?
При одной мысли о такой возможности на лице ветерана отразился ужас, ведь это означало лишиться всего, что было его жизнью. Это значит забыть о добыче, наградных и спокойной, обеспеченной старости в какой-нибудь провинциальной колонии после почетной отставки по полной выслуге. Макрон не знал другой жизни, кроме солдатской. Что он будет делать, если его изгонят из армии без пенсиона? Попрошайничать? Наниматься в телохранители к какому-нибудь развратному бездельнику из числа сенаторских сынков? Все, что рисовало ему воображение, сулило одни лишь страдания. Это разрушение привычного уклада жизни, а следом идет неизбежная деградация до полного ничтожества.