Дочь фортуны

Свидания их были очень короткими, а поскольку они всегда проходили в вечернее время, внимания мисс Розы не хватало, чтобы караулить день и ночь. Приемная мать догадывалась, что нечто происходит у нее за спиной, но была не настолько злокозненна, чтобы запереть Элизу под замок или отослать в деревню, как подсказывал ее материнский долг, и так и не поделилась своими подозрениями с братом Джереми. Роза предполагала, что Элиза и ее возлюбленный обмениваются письмами, но не сумела перехватить ни одного послания, хотя и предупредила всех слуг. Письма действительно существовали, и были они столь пламенные, что, если бы Роза прочитала хоть одно, она бы лишилась покоя. Хоакин их не посылал, а вручал Элизе при каждой встрече. В письмах он в самых горячих словах говорил девушке то, что не отваживался произнести вслух из гордости и стыдливости. Элиза прятала эти письма в коробке, которую зарывала на тридцать сантиметров в землю в маленьком огороде за домом, куда ходила каждый день, притворяясь, будто очень интересуется лечебными травками няни Фресии. Эти страницы, тысячи раз прочитанные украдкой, лучше всего подпитывали ее страсть, ведь в них открывалась та сторона Хоакина Андьеты, которую он не показывал, когда они были вдвоем. Эти письма как будто писал другой человек. Тот заносчивый, всегда готовый к обороне, мрачный, страдающий юноша, который обнимал ее как помешанный и тотчас отталкивал, словно эти прикосновения его обжигали, на бумаге обнажал свою душу и описывал свои чувства как поэт. Позже, когда Элиза в течение долгих лет будет искать затерянные следы Хоакина Андьеты, эти записи станут ее единственным подтверждением правды, доказательством, что безумная любовь не была порождением ее девичьего воображения, что она существовала на самом деле – как краткая благодать и долгая мука.

После первой же среды в часовне у Элизы бесследно прошли приступы колик; ничто в ее поведении и внешности не выдавало ее тайны, кроме разве что блеска в глазах и слишком частых обращений к дару невидимости. Порою создавалось впечатление, что девушка, сбивая всех с толку, находится сразу в нескольких местах в одно и то же время, или, наоборот, никто не мог вспомнить, где и когда ее видели, а ровно в тот момент, когда Элизу начинали звать, она материализовалась с видом человека, даже не подозревающего, что его разыскивают. Бывало и так, что Элиза сидела в комнате для рукоделия с мисс Розой или готовила жаркое с няней Фресией, но была при этом такой молчаливой, такой прозрачной, что потом женщины не могли припомнить, что вообще ее видели. Присутствие Элизы было неярким, почти неощутимым, так что, когда она отсутствовала, многие часы никто этого не замечал.

– Да ты как привидение! Мне надоело тебя искать. Я не желаю, чтобы ты уходила из дому или пропадала из виду! – регулярно выговаривала ей мисс Роза.

– Но я целый вечер провела на одном месте, – спокойно отвечала девушка, постепенно обретая очертания в уголке, с книгой или вышивкой в руках.

– Ради бога, девочка, шуми уж как-нибудь! Как я могу тебя разглядеть, если ты сделалась тише кролика! – возмущалась няня Фресия.

Элиза соглашалась с обеими, а потом делала то, что ей заблагорассудится, ухитряясь в то же время выглядеть послушной и любезной. В считаные дни Элиза обрела изумительное умение преображать реальность, как будто провела всю жизнь за изучением магии. Убедившись в невозможности поймать воспитанницу на противоречии или несомненной лжи, мисс Роза попробовала завоевать ее доверие и то и дело заговаривала про любовь. Предлогов было более чем достаточно – сплетни насчет подруг, какой-нибудь новый роман, который они обе прочитали, либретто новых итальянских опер, которые они учили наизусть, – но Элиза не произносила ни единого слова, которое могло бы выдать ее настоящие чувства. Тогда мисс Роза принялась искать улики по дому – но все впустую; она рылась в комнате и в белье Элизы, перевернула вверх дном ее коллекцию кукол и музыкальных шкатулок, перетряхнула книги и тетради, но дневника так и не нашла. А если бы даже и нашла, ее бы постигло разочарование: на этих страницах не было ни словечка о Хоакине Андьете. Элиза писала только то, что хотела запомнить. В ее дневнике было все, от повторяющихся снов до нескончаемого перечня кулинарных рецептов и советов по хозяйству, – например, как раскормить курицу или удалить жирное пятно. Были здесь и рассуждения на тему рождения Элизы, роскошной колыбельки и коробки из-под марсельского мыла – но ни слова о Хоакине Андьете. Чтобы помнить о нем, дневник Элизе был не нужен. Только через несколько лет она начнет рассказывать на этих страницах о своей любви по средам.