Дочки-матери

— Вшей?! — воскликнул Кефирыч и машинально отодвинулся от разъярённой гостьи подальше, словно и она успела набраться от девочки завидного подарка.

— Наташенька, чего же вы кричите? — перестав шмыгать носом, равнодушно протянула Галина. — Подумаешь, вошки завелись, да чего от них будет-то, волосы надо сбрить да помазать керосинчиком — и нет ничего.

— Себе волосёнки сбривай и башку керосином мажь, может, соображать лучше начнёшь! — прорычала Наталья.

— Ну хватит! — словно неожиданно вспомнив о своей роли главы семьи, бросил супруг. — Вы ребёнка с лагеря дёрнули, теперь сами и разбирайтесь.

— А как же, Ванечка? — захлопала глазами Галя. — Обратно-то в лагерь не возьмут. Что ж делать, пусть дома сидит.

— С ума сошла? Теперь все подхватим! — возмущённо глядя на жену, воскликнул Иван Никифорович. — Ещё не хватало! А узнает кто во дворе, стыда не оберёшься — хоть с квартиры съезжай. И ребёнок у нас грудной, ему тоже керосином голову польёшь?

— И то и то верно, Ванечка, — забормотала Галя. — Лерик наш и так измучился, диатез у него. И не спит толком, плачет…

Наталья вскинула голову, окинула презрительным взглядом горе родителей.

— Людмила, поехали! — властно крикнула она в приоткрытую дверь комнаты.

Девочка испуганным мышонком юркнула мимо матери и отчима. Наталья не успела кнопку лифта нажать, как Кефирыч злобно проворчал:

— Вот и забирай! Благодетельница хренова! Вместе со вшами в придачу. И чешитесь там на здоровье.

— Ванечка, что ж насовсем ей, что ли, родное дитя отдать? Кровиночку свою, я ж мать, как…

— Как? Через как! — раздражённо бросил супруг. — Поиграется да обратно привезёт. Ты пойди лучше покрывало с кушетки сними, завтра в химчистку снесёшь на всякий случай. А я в душ схожу. И ручки, ручки дверные надо бы водкой протереть — бережёного Бог бережёт. А про дочку даже не сомневайся. Кобыла эта твоя родственница, ей лишь бы норов свой показать, а девчонка ей не сдалась. Она небось на курорте и хахаля приглядела, а тут такая помеха. Так ей и надо!

Поникшая Люся семенила за Натальей, с перепугу даже вопросов не задавала. То, что произошёл скандал, и без вопросов ясно. Всхлипывающую мать ей жалко не было, и не потому, что не любила или чёрствая совсем, просто привыкла. А уж про Кефирыча и говорить нечего. Когда узенький рот его поджался ещё больше и лицо пошло пятнами от Ташиного крика, даже на минуту обрадовалась, ну на коротенькую самую минуточку. Кефирыч не поднимал на неё руку и вроде голос особо не повышал, но колючий взгляд вызывал у Люси робость. Выходило, что она без спросу шастает по его квартире, ест, пьёт и даже на стул садится не свой, а лично Кефирычу принадлежащий. И мать привычным своим жалостливым голоском всегда ему поддакивала. У Люси уже накопилось достаточно обид и больших, и маленьких, и теперь, когда Таша со злым покрасневшим лицом кричала всякие нехорошие слова в их адрес, она предпочла принять сторону тёти. Да ей и самой было страшно и непонятно, чем вызвана эта гневная вспышка. Только сидя в комнате, услышала, что всё дело в обнаруженных на волосах вошках. О которых Люся в принципе краем уха слышала, но сроду не видела. А раз из-за них Таша её аж из лагеря забрала и с мамкой поругалась, то, видать, дела и впрямь плохи. Плохи настолько, что Кефирыч побоялся оставить её дома. Она со страхом провела по косынке, словно желая убедиться, что окаянные вши не выбрались сквозь ткань и вдруг разревелась.

— Это что за новости, Людок? — нахмурилась Наталья. — Ты из-за мамки, что ль?

— Не-е-ет, — всхлипнула Люся. — Меня теперь в больницу повезут!

— Чего?! В какую ещё больницу, вот глупая! — голос Натальи сразу смягчился, достала из сумочки платок. — Давай, вытри нос, сейчас такси поймаем и домой поедем. И сырость не разводи, а то таксист скажет: «не повезу я рёву-корову сопливую».

Сам тон Ташиного голоса и то, что назвала Людок, успокоило. Значит, всё не так уж плохо. Сердитая Таша всегда зовёт Людой или Людмилой. И девочка, хлюпнув носом напоследок, накрепко вцепилась в протянутую тётей руку.

Два водителя ехать в Тушино отказались, третий, молодой нагловатый парень, лениво протянул:

— Три с полтиной.

Наталья хмыкнула, согласно кивнула.

Люся вновь боязливо скорчилась на заднем сидении. Раскатывать на такси — дело само по себе из ряда вон выходящее. А уж отдавать такие деньжищи — и вовсе страх. Она хорошо помнила, как Кефирыч больше часу шипел, когда она потеряла пенал. И ни в какую не соглашался дать рубль на новую ручку, карандаш и ластик. И, обозвав падчерицу раззявой, принёс порядком исписанный карандаш и ластик с работы. На ручку дал тридцать пять копеек. И вместо пенала Люся получила от матери напутствие: «Вещички-то беречь надо. Разве ж дело каждую неделю тратиться?» А тут целых три рубля только за дорогу, которую можно и на трамвае за три копейки одолеть.

Шмыгнув в лифт, девочка прижалась к стене, обмирая от смущения, что зайдёт вместе с ними кто-нибудь из знакомых. Да и спросит: чего это она в платочке.