Дочки-матери

Племянница аж обмерла. Хоть и во втором классе, а в куклы поиграть охота. Галина губы поджала. Ишь, на баловство денежек не жаль, лучше бы дельное что. А Кефирыч и вовсе фыркнул. На кой девчонке тряпочный малец, если дома брат Валерик в аккурат так же пальцы в рот суёт? Лучше бы мальчонку укачала лишний раз или во дворе коляску с ним покараулила, чем в бирюльки играть. Наталья только пренебрежительно хмыкнула: вот Куричья Жопка, везде выгоду ищет. Однако теперь обрыбитесь, родственнички дорогие. Она женщина свободная, захочет — сделает одолжение, а нет — так и упрекнуть не в чем. И Наталья стала намеренно всё реже и реже забирать Люську к себе. Нанялась она, что ли, в няньки? Но сказать откровенно, глядя на унылый вид племянницы, её начинала мучить совесть. Дураку понятно, что с ней Людмиле было бы в сто раз лучше. Да, но с какой стати? Она ж не сирота, и мать её, пусть и соплежуйка, но не больная, не увечная, не гулёна и не пьяница. И вообще… Недаром же все говорят, что какая бы мамашка ни была, а всё ж лучше родная, чем приёмная. И когда живущая внутри Натальи сердобольная и жалостливая женщина пыталась укорить и усовестить, другая — боевая и лишённая сантиментов — тут же находила веский довод. Разве мало Наташа Ариншина натерпелась в жизни? Иному за весь срок столько не пережить! И детство не приведи Бог, и страшная потеря. Не заслужила она, что ли, спокойной судьбы? И наконец-то после кнута получить медовых пряников? Да ещё как заслужила! И может, побольше, чем остальные. Что же она, чурка деревянная, которая мужа с братом схоронила и разом из сердца вон? Это за всю жизнь не позабудешь и болеть не перестанет. Если она не таскается с мрачным лицом и сгорбившись, то совсем не значит, что на душе полегчало, хоть сейчас в пляс иди. И по всему выходит, что одной ей легче — там с людьми поговорила, там отвлеклась. А Люськино присутствие — живое напоминание. Вот, мол, я дочка твоего любимого брата. И тут же сердце окатывает волной горечи. Нет Андрюши-то и не будет больше никогда. А за этим воспоминанием угодливо подбиралось другое: что вместе с ним исчез из её жизни и муж. Да ещё так быстро, неожиданно, грубо и не понятно за что. Сразу перед глазами день похорон, омерзительный липкий ужас и чувство, что тело живёт отдельно и вовсе не повинуется голове. Руки начинали мелко подрагивать и дышать становилось тяжко. Словно в трясину угодил и никого вокруг, кричи-не-кричи — не услышат, не вытащат. И скоро холодная вязкая жижа с головой накроет и утянет в вечную пустоту и сумрак непроглядный. Бр-р-р, даже мурашки бегут от омерзения по всему телу и несколько часов кряду приходится бороться с пульсирующей до тошноты ломотой в висках. А после — с апатией и вялым бессилием. Нет, точно, одной легче. Это, видно, она на эмоциях возомнила, что Людмила вроде соломинки, которая из трясины вытащит. Да с ней ещё больше увязнешь.

На новогодние каникулы Наталья преспокойно поехала в престижный дом отдыха под Истрой. Дорогущую путёвку достал вездесущий Гарик. Хотел навязаться в компанию, но она намекнула, что в самой Истре есть знакомые — с ними праздник и встретит. А путёвка нужна, чтобы жить с комфортом, а не стеснять людей. Пусть враньё, конечно, но вполне невинное. Отдых понравился, неделя промелькнула как один день. Публика была ого-го! Сплошь большие военные чины с жёнами. Новый год встречали так пафосно, что Наталья мысленно перекрестилась, как ловко чемодан собрала. Женщины явились в длинных вечерних платьях, у некоторых даже накидки меховые. Украшений на каждой не меньше, чем на ёлке. Длинного платья у Натальи не оказалось, зато был костюм из кримплена нежного голубого цвета с крошечными искорками серебристой нити. Роза содрала за него едва ли не всю месячную зарплату. Колец и цепочек тоже хватало. Обвешалась как боярыня на выданье. Только дня через два вспомнила, как слышала от одной заказчицы, что, мол, серебро и золото вместе носить — дурной тон. Ну и ладно, зато бедной приблудой не выглядела на фоне жён генеральских. А уж накинутая небрежно японская шаль и вовсе заставила некоторых тёток губки поджать завистливо. Наталья даже не ожидала, что для неё в тот момент это показалось таким важным и значительным. Она этих людей видела в первый и наверняка в последний раз, но отчего-то хотелось покрасоваться и непонятно кому доказать, что выросшая в беспросветной нужде девочка вовсе не хуже, а даже на равных с теми, кто родился в приличной семье. Глядите, люди добрые, это вот та самая Наташа, что бегала зимой в резиновых сапогах и с утра до ночи латала жалкую одёжку. И главное, понимала, что глупо и по-мещански, но ничего не могла с собой поделать. И когда многие отдыхающие, надев спортивные костюмы, отправлялись кататься на лыжах, она, облачённая в дублёнку и песцовую шапку, дефилировала по узким заснеженным дорожками, поскальзываясь на каждой льдинке в модных сапогах «кардинал».