Дочки-матери

Галя с Кефирычем, как всегда, утруждаться не стали. Косточки богатой и нахальной родственнице перемыли и отправили Люську в очередной лагерь на все зимние каникулы. И на подарок тратиться не пришлось. Ещё чего! В школе ёлка была — и так пришлось три рубля на картонный домик с конфетами и пачкой вафель отдать. Хватит уж, небось в лагере ещё чего детям раздадут. Баловство одно! В конце концов, Люся четверть закончила с одними тройками, и что её за это, подарками закидать? Училась бы на пятёрки, может быть… как-нибудь… потом… Наталья, конечно, сочла нужным гостинец привезти. А что такого, не чужой человек, племянница всё-таки. Купила пластикового медведя, набитого конфетами, аж за пять рублей. И пачку диковинных карандашей-фломастеров, ясное дело — Гарик достал. Всего-то двенадцать штук, а стоили как говорящая кукла. Фломастеры у Люськи стащили в школе в первый же день, даже толком порисовать не успела. Пришла домой зарёванная, на что Кефирыч бросил: сама виновата, раззява, нечего было в класс нести, хотела похвастать — вот и получай.

— Доченька, — равнодушно хлопая глазами, затянула Галина. — Карандашики-то иностранные, больших денежек стоят, разве ж дело из дома дорогие вещички тащить? А теперь и сама с пустыми руками и Лерику не поиграться.

Люся хлюпала носом несколько дней, вспоминая яркие карандаши. Злилась на Кефирыча и обижалась на мать, которая даже не подумала пойти в школу и хотя бы попытаться уговорить учительницу разыскать виноватого. Раздражённо смотрела на вечно капризного Лерика. Как же, так бы она и дала ему фломастерами играть! Он только и может, что уронить какашку в сползающие колготы да тянуть в рот всё, что плохо лежит. Недавно половину ластика сгрыз и отъел кончик ручки, испачкав рот чернилами. Кефирыч орал, что виновата Люся, оставив вещи без присмотра, Галина вяло махнула рукой: чего от них будет-то, от чернил? Вреда нет, только язычок и подбородочек синий.

Наталья продолжала всё больше погружаться в новую и совсем себе приятную жизнь, места в которой для племянницы оставалось всё меньше. Люська никак не могла взять в толк, отчего Таша в гости зовёт редко, а если и берёт — то от силы на день. А иногда и вовсе сводит в кино или на детский спектакль, а после проводит до квартиры — и до свидания. Неужто так разозлилась из-за того, что в прошлое долгое и счастливое житьё племянница нанесла урон заветному лаку? Да всего-то со скуки решила им покрасить туфли у красавиц в журнале. Увлеклась, аж про время забыла — помажет лаком и страницу переворачивает, чтобы следующую тётеньку украсить. Когда спохватилась, лака осталось едва на донышке. Да ещё и весь журнал склеился — не раздерёшь. Откуда Люсе было догадаться, что распроклятый лак такой липучий? Пришлось выкинуть журнал, чтобы Таша не увидела. А пока флакончик на место ставила, попались на глаза бусики и цепочки — как не примерить? Кто ж знал, что они все перепутаются намертво? Ещё и коробочка с цветными квадратиками, похожими на мел, упала, и вся эта красота рассыпалась в порошок.

В школу Люся шла неохотно: чего там интересного? Вечно у неё то одного нет, то другого, то стихи не доучила, то задачу решила неправильно. И фартук школьный с узкими лямками, а у Кати с «крылышками». У Марины воротничок и манжеты с вышивкой, у Даши пышный бантик, похожий на цветок, пусть и коричневый, но всё равно нарядно. Люську мать подстригла дома сама, чтобы по утрам не возиться с косичкой. Когда всем классом смотрели мультик «По щучьему велению», Мишка Сомов крикнул, что у Емели волосы точь-в-точь как у Воронцовой. И на некоторое время прилипла обидная кличка «Емеля». Учительница внимание обращает, только когда наругать надо. За грязную тетрадь, за то, что промокашки нет, деньги не сдала на книжки, ударила Сомова портфелем по спине и всё такое. Вроде есть подружка, Ритка Куренцова, да и то шепелявая. С ней, кроме Люси, никто и не дружит. Вот у Таши в доме была Светка. Это же совсем другое дело. А как с ней дружить, если в разных школах и ехать далеко?

Теперь в редкие встречи племянница старательно перечисляла Таше все обиды и горести, но становилось только хуже.

— Людмил, да что ж ты причитаешь всё время? Чисто бабка склочная, всё у тебя не так да не эдак, — ворчала Наталья.

— А чего он? Дразнится этот Сомов дурак каждый день. А прошлый раз подножку подставил, — обиженно бубнила Люся.

— Ну и чего ныть? Сунула ему между глаз — и все дела. Сколько раз тебе говорила, надо за себя постоять, а то вечно будешь сопли жевать, как… как, — Наталья еле сдержалась, чтобы не помянуть Галину. — Пристали, так дала пару раз леща — хоть уважать начнут.

— Заругают. Кто в школе дерётся, тому завсегда в дневнике замечание пишут. И родителей могут вызвать.

— Ой, — кривилась Наталья. — Нежности телячьи! Раз напишет, два напишет, на третий чернила кончатся. Родителей! Да кто пойдёт-то? Кефирыч ваш, что ль? И мать твоя с малым не потащится. Короче, чтоб я больше нытья этого не слышала. Обидели — леща отвесила и вся недолга.