Дочки-матери

Но Люся продолжаться рыдать: не надо ей скорых помощев, они её мигом увезут обратно. Наталья схватила телефонную трубку и замерла. Чёрт, а ведь Люська права: как ни крути, она действительно сбежала. Правда, пока не ясно, откуда и почему, но побег совершён. И её наверняка давно хватились. Пусть девочка и напридумывала больше половины, но отдать её в таком состоянии в казённое учреждение — даже самое распрекрасное — Наталья не могла. Ну не могла и всё тут. А если племяннице станет ещё хуже, и она упустит время, когда надо было оказать медицинскую помощь? Ясно же, что это тебе не заурядная простуда, горчичники налепил — и привет. Она постояла несколько томительных минут, прикусив губу и глядя в упор на племянницу, а потом решительно выбежала из квартиры.

Какие слова Наталья нашла для Ольги Тихоновны, впоследствии она и сама не могла вспомнить. Вроде бормотала извинения за ранний приход, за беспокойство, видимо, что-то объясняла путано. И переживала, что примут её соседи за женщину, хватившую лишку на праздник, и до сих пор не протрезвевшую. Да ну и пусть, лишь бы Ольга Тихоновна сделала что-то полезное для Люськи и сказала бы, что ничего страшного нет.

Соседка даже выспрашивать не стала. Накинула на ночнушку халат, волосы пригладила — и бегом. Наталья стояла рядом, как исправная ученица: то ложечку подать, то градусник, то сбегать вновь в соседнюю квартиру и взять у мужа аппарат давление померить.

Ольга Тихоновна говорила ласковым шёпотом, как говорят с малышами, и от этого Люся вновь начинала плакать. И Наталья даже почувствовала маленький укол ревности. Пожилую соседку племянница обнимала за шею, прижавшись всем телом, а её только за руку брала.

— А кто тут наморозился? Ой, ты моё горюшко луковое, простудилась, ноги, небось, мокрые были, а, Люсенька? Да ты же моя хорошая, а давай-ка давление померим, видишь, у меня аппаратик какой, вот ручку завернём манжеткой и мигом послушаем, как там дела. Ой, худышка, гляди, рыбка моя, манжетку аж в три раза обернула. А выросла-то так, уж почти барышня. Скоро тётю догонишь, а нас с Павлом Евгеньевичем перегонишь. Красавица, такие глазки хорошие, а плачешь, вон как покраснели, ну-ка вытирай, нечего красоту портить.

Ольга Тихоновна обволакивала своим ровным голосом, становилось от него как-то спокойней даже самой Наталье, а Люська и вовсе впала в вялое забытье и даже безропотно согласилась на укол, хотя пискнула, когда игла вошла в тело.

— Наташенька, вам бы тоже не мешало валерьянки выпить, вид у вас совершенно потерянный, — проговорила соседка, когда девочка уснула. — Простужена Люсенька основательно, но хрипов в лёгких я лично не услышала. Но лучше, конечно, потом терапевту показать. А в основном у девочки больше проблем на нервной почве. Я ведь ей успокоительное ввела. Вы её непременно попоите валерьянкой или пустырником. Заварите в баночке — и по чайной ложке три раза в день. А если не сумеете, то просто в таблетках давайте, они не горькие, если не разжёвывать.

— Ольга Тихоновна! Уж не знаю, как вас благодарить! И стыдно, что вломилась как дура всё равно. И перед вами неловко, и перед супругом вашим. Верите — растерялась. Хотела скорую вызывать, а Людмилка в крик: заберут, заберут. Ой Ольга Тихоновна… она ведь, кажется, из интерната убежала. А я больного ребёнка нипочём не отдам, вот хоть режь!

— Наташенька, — соседка потёрла переносицу и вскинула свои выцветшие глаза на собеседницу. — Я думаю, вы совершенно правы. Я бы на вашем месте сделала бы точно так же. Если ребёнку хорошо, разве же он побежит сломя голову? Единственное, что могу посоветовать: всё же лучше сообщить, что девочка нашлась. Вы же понимаете, что в таких случаях обращаются в милицию. И родителям, наверное, сказать надо. Ведь их в первую очередь извещают. Хотя… простите, это, конечно, не моё дело, но мне антипатичны люди, что, не будучи смертельно больными, запросто сдают родного ребёнка в интернат. Это какая-то непонятная дикость и жестокость.

Наталья только кивала. Согласная она с соседкой, ну с каждым словом согласная. Но после её ухода звонить Гальке передумала категорически. Обрыбится, зараза. Вот пусть-ка побегает, поищет, гадина пустоглазая! Так ей и надо! Она прямо чувствовала, что трудная и страшная эта ночь требует немедленного выхода, и обрушилась на нерадивую мать с самой похабной руганью, на которую только была способна. Вот тварина, удавить её мало! Ведь сколько могло приключиться с Люськой по дороге! А под машину бы угодила или под трамвай, а вдруг отморозила бы руки и ноги, и осталась инвалидом! Да вообще могла и насмерть замёрзнуть, заблудившись! А если пьянь какая прибила бы беззащитное дитё или ещё чего сотворила, о чём и подумать-то в дрожь кидает! Ах ты, коза драная! Дрянь, сволота! И Ванька Куричья Жопка сволота! Сморчок облезлый!