Дом грозы

– Тише, дружок, котик, тише.

Из-под его закрытого века стекает одна-единственная слезинка, а у Нимеи глаза застилает пеленой.

– Тише, тише…

Хардин кивает, но ему, кажется, так больно, что он даже не понимает, в какой части тела локализовалась эта боль.

– Тише.

Нимея касается подушечками пальцев его скул и гладит их.

– Тише, все закончилось, прости.

– Нет, спасибо, спасибо.

Он говорит это так тихо, что приходится приблизиться, чтобы расслышать.

– Спасибо, – повторяет он уже слишком близко, а потом болезненно выдыхает, когда губы Нимеи касаются его губ. Ей даже кажется, что она неверно поняла посыл Фандера, и Нока хочет отпрянуть, но едва только пытается это сделать, как слышит протестующий стон.

Ее глаза заволакивает. Губы Фандера такие мягкие. Нимея не знает, но ей важно его успокоить, до боли в груди и животе, наполненном жужжащим роем неизвестных ранее насекомых. Может быть, он и сам бы этого хотел?

Ей кажется, что да. По крайней мере, Фандер наконец выдыхает в ответ, смешивая их дыхание, и даже пытается притянуть Нимею к себе, но одна рука слишком болит, а другой он только беспомощно касается ее лица. Неловкий и слишком сладкий поцелуй, совершенно неправильный. Его не должно было быть, но он есть, навсегда останется и в памяти, и на губах.

– Поверить не могу, что не запомню это, – бормочет Фандер Нимее в губы. – Поклянись, что расскажешь утром…

Нимея молча целует его в кончик носа, в скулы, глаза и лоб – это на удивление приятно делать снова и снова, а потом она встает с дивана и уходит в туалет, чтобы постоять там немного, вцепившись в раковину и глядя на льющуюся из крана воду.

Она борется с собой, чтобы не вернуться и не сторожить сон Хардина.

* * *

Идея не спать всю ночь терпит крах к трем утра. Завывание ветра, переходящее в шум дождя, и мерное посапывание Фандера делают свое дело: глаза Нимеи начинают слипаться.

Она пытается спать на полу, но он слишком жесткий, так что приходится обращаться волком, а волку в офисе слишком мало места, да еще обостряются запахи. Хочется уже лечь на улице, чтобы не дышать вонью бывшей мастерской и забытыми кем-то в шкафу грязными носками, но Нимея оставлять Хардина не собирается. В какой-то момент это просто перестало входить в ее планы.

Минут через десять сквозь полусон Нимея начинает переживать, что у больного поднялся жар, и вскакивает на ноги человеком, проверяет его, ложится снова, и так по кругу. Ей кажется, что она проснется рядом с хладным трупом, увидит, как его губы посинели, глаза впали, а тело так и окоченело, скорчившись на этом диване. Она закрывает глаза, проваливается в сон и выныривает с очередной мыслью, что звуки разбивающихся об пол капель – это не дождь, а вытекающая из Фандера кровь, покидающая мертвую оболочку.

К четырем утра это надоедает, и Нимея наконец устраивается на диване у стенки рядом со своим пациентом. Она несколько раз пыталась перетащить его подальше, хотя бы на центр дивана, но он будто специально перебирался спать к ней.

Фандера немного лихорадит, но новоиспеченная медсестра понятия не имеет, как снимать жар, ей спокойнее, если она по крайней мере будет рядом. Нимея трогает лоб Хардина, зачем-то проверяет пульс, а он в ответ на прикосновения только ворочается и ложится удобнее.

Ему что-то снится, его веки дрожат, и он иногда вздрагивает. Нимея улыбается, вспомнив его слова про посттравматический синдром, и осторожно обнимает его воспаленное тело руками, стараясь шевелиться с максимальной осторожностью, она боится, что из-за резких движений его рана на бедре может снова открыться.

– Тише, – в который раз за день повторяет Нока.

Натягивает на него одеяло и утыкается лбом Фандеру в горячее плечо, как будто сквозь сон сможет почувствовать, если он начнет стремительно остывать. Тревога в ней не проходит, но тело расслабляется и отключается. Однако стоит Хардину пошевелиться, и Нимея тут же просыпается.

В конце концов он переворачивается на бок и притягивает ее к себе.

– Хардин.

– Тс-с… Хватит дергаться. Я уже боюсь шевелиться.

– Я боялась, что ты подохнешь.

– Бойся потише.

Фандер засыпает, судя по тому, как медленно и ритмично начинает дышать, а Нимея остается прижатой к его груди и какое-то время старается не шевелиться, быть незаметной, но тело быстро затекает.

– Я сейчас поудобнее лягу, если ты не против. Потом можешь продолжать меня лапать, если тебе так хочется, – ворчит она в тишину, надеясь, что Хардин уже спит, но он усмехается.

– Только поживее, – просит он, отпускает ее плечи, и Нимея переворачивается на другой бок, лицом к стене, с облегчением выдыхая.

Руки Хардина ложатся на ее талию, словно ему так можно. Он сгибает в коленях ноги, прижимаясь к Нимее всем телом. Два-три движения – и они уже разместились с совершенным комфортом, будто так всю жизнь и спали.

– Спи спокойно, я уже точно не умру, – бормочет он в ее волосы, утыкаясь в них лицом, дыханием касаясь ее шеи. – Через пару часов буду здоров.

– Обещаешь?

Нимея жмурится, морщится от почти болезненного ощущения в животе: там горячо пульсирует чувство, похожее на – она распахивает глаза – трепет?