Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Менее очевидным признаком финансовой зависимости аристократии, если не королевской семьи, стало желание герцога Аргилла, лорда Уолтера Кэмпбелла, поработать в Сити в качестве личного секретаря Артура Вагга, биржевого брокера Ротшильдов, за жалованье в 1000 ф. ст. в год. Лайонел осторожно «посоветовал лорду Уолтеру пойти и поговорить с герцогом Инверери, так как этому гордому аристократу может не понравиться, что его сын станет компаньоном иудея». Но Шарлотта радовалась из-за того, что Кэмпбеллы были родственниками королевы: «Вагги будут прыгать от радости, если такая компания действительно появится… они станут компаньонами зятя ее королевского высочества принцессы Луизы! Такое событие, если оно произойдет, кажется еще невероятнее, чем вторжение кавказских красавиц в… лондонское модное общество». В 1907 г. подобные связи между королевским двором и Сити были делом обычным. Так, Лео предложил в совет директоров компании «Рио-Тинто» «графа Денби, весьма почтенного человека, полковника артиллерии Сити и в прошлом камергера королевы, а затем короля, пэра-католика с приятными манерами».

Натти, со своей стороны, радовался таким признакам компрометации аристократии. В Кембридже, будучи студентом-либералом, он с презрением писал о незаслуженных привилегиях, которыми пользовались аристократы. «Никак не могу понять, — жаловался он родителям, — почему аристократы, их сыновья и т. д. получают диплом после семи семестров и им не нужно сдавать предварительный экзамен. И с аристократами, и с простолюдинами должно быть покончено, но боюсь, такого никогда не произойдет». В 1888 г., после того, как он сам стал лордом Ротшильдом, он сурово писал о «вреде, какой немногочисленная аристократия причиняет своему классу, часто выставляя напоказ недостаток здравого смысла и чести в денежных делах и пристрастие к азартным играм». Ротшильды не сознавали, что и сами становятся аристократией, пусть даже иногда создается такое впечатление; наоборот, им хотелось, чтобы аристократы стали больше похожими на них. Как говорила Шарлотта, для младшего сына графа Мэйо лучше «хорошо зарабатывать [себе] на жизнь в Сити путем большого напряжения сил, энергии и труда, чем голодать в Вест-Энде».

Разгадка такой позиции Ротшильдов заключается в том, что, поскольку они из всех европейских евреев находились ближе всего к королевской семье, они считали себя равными ей. Когда Шарлотта услышала, что принц Альфред собирается посетить Бонн, где учился Альберт, ей захотелось устроить встречу «одаренного отпрыска кавказской королевской семьи… и умного отпрыска королевской семьи Англии». Для других евреев, заявила она через несколько недель, «выгодный брак» означает женитьбу «на ком-то из Ротшильдов или Кохиноров [то есть Коэнов, она имела в виду семью своей свекрови]… поскольку в XIX веке нет еврейских королев и императриц». Поэтому Юлиану и Ханну она называла «королевой и принцессой Израиля и Ментмора». Такое отношение объясняет стремление Ротшильдов состязаться с королевской семьей. Характерно, что Натти с удовлетворением сообщал о том, что его лошадь обошла лошадь принца, когда они вместе охотились в Кембридже. Точно так же, когда Фердинанд побывал в Букингемском дворце, «он подумал и сказал, что ни одна дама не сравнится с его женой — и ни одна карета с той, что доставила» их туда; а когда в Стаффорд-Хаусе подали особенно роскошный ужин, он был «не королевским, но ротшильдовским». Майер, приглашенный на ужин во дворец, отправился туда, решив во что бы то ни стало «находить во всем изъян». По крайней мере в одном случае его невестка Шарлотта предпочла королевскому балу более скромное семейное торжество и стремилась избегать королевские гостиные, которые она находила «утомительнейшими и скучнейшими». А когда в 1876 г. австрийская императрица посетила Англию, Шарлотта уверяла, что императрице куда больше понравился прием в Уоддесдоне, чем в Виндзоре. Говоря о Ротшильдах, современники часто называли их «королями евреев» — судя по тому, что эта фраза часто повторяется в личной переписке семьи, такой комплимент не был им неприятен.