Конечно, имелись и исключения к данному правилу воздержания. Возможно, стремясь превзойти успех, которого достигли Бэринги с акциями «Гиннесса», Натти в 1886–1891 гг. провел четыре последовательных эмиссии акций и облигаций акционерного общества «Манчестерский судоходный канал» на общую сумму в 13 млн ф. ст. Но, как заметил Эдуард Гамильтон, неуспех первого из этих выпусков привел к «возмутительному сравнению», к какому прибегали в Сити, «воды Ротшильдов» и «пива Бэрингов». Даже в партнерстве с Бэрингами оказалось невозможным успешно разместить второй выпуск. Сходным образом от Ротшильдов, ставших первопроходцами в области быстрых средств связи в начале столетия, можно было бы ожидать, что они оценят важность таких новшеств, как телефон. Более того, они сами еще в 1891 г. начали экспериментировать с телефоном как средством связи между Парижем и Лондоном. Но через год они выпустили акций «Новой телефонной компании» всего на 448 тысяч ф. ст. — сущий пустяк. Примечательно, что партнеры в Лондоне и Париже по-прежнему писали друг другу письма от руки, как их отцы, деды и прадеды.
Понятно, почему историки часто называют представителей этого поколения Ротшильдов «консерваторами» в их подходе к финансам (очевидным контрастом выступает Французский дом, который оставался мажоритарным акционером в таких железнодорожных компаниях, как «Компани дю нор»). Однако эта критика основана на неверном понимании modus operandi Ротшильдов и их роли в процессе глобализации конца XIX в. Так, в одном секторе отечественной промышленности Ротшильды все же добились некоторого успеха. Наверное, вполне естественно, что этот сектор был наиболее тесно связан с государством. Речь идет об обороне. Кроме того, гораздо большее значение, чем участие в развитии отечественных промышленности и транспорта, имели для Ротшильдов разработки зарубежных месторождений полезных ископаемых и международный рынок металлов и драгоценных камней (речь о них пойдет в следующей главе).
Поэтому роль Ротшильдов в экономике и политике империализма не следует изображать как часть более широкой телеологии спада. Во многом империализм не представлял собой резкий разрыв с их прошлыми успехами. Инвестиции в иностранный государственный сектор оставались главной сферой их деятельности, а на втором месте стояли «домашние» государственные займы. И Франция, и Австро-Венгрия, и, в меньшей степени, Великобритания вынуждены были выпускать новые облигации, чтобы финансировать растущие расходы на оборону своих империй. Здесь, на международном рынке облигаций, у Ротшильдов почти не было равных. Более скромными можно считать их роль в финансировании зарубежного частного сектора (особенно железных дорог) и акцептное дело. Зато, как мы увидим, их деятельность, связанная с добычей полезных ископаемых в разных частях света, отличалась большой широтой.
Как и в прошлом, Ротшильды продолжали проявлять интерес к развитию и расширению всемирной экономической системы, в которой капитал, товары и, более того, люди могли передвигаться по возможности свободно и безопасно. Однако они бывали довольны, если такой цели удавалось добиться без политического вмешательства. Так, долгая история отношений Ротшильдов с Бразилией показывает, что они не считали официальный имперский контроль предпосылкой рентабельного экспорта капитала. Только там, где, по их мнению, важные облигации подвергались риску в результате политической нестабильности на территории заемщика, Ротшильды поддерживали прямое политическое вмешательство. Их интересы в разработке полезных ископаемых в Испании и Мексике не требовали иностранной интервенции, несмотря на периодическую нестабильность политики в этих странах. В то же время трудно представить себе их инвестиции в рубиновые месторождения в Бирме или в никелевые рудники в Новой Каледонии в отсутствие прямого европейского контроля. Их отношения с Южной Африкой иллюстрируют двойственность отношения Ротшильдов к империализму, который там олицетворял Сесил Родс. Хотя интересы Ротшильдов были прочно связаны с добычей золота и алмазов, они подозревали, что Родс строит далекоидущие планы по расширению политического влияния Великобритании севернее Капской колонии. Нет и признаков того, что они предпочитали прокладывать железные дороги только на территории Британской империи.