Домби и сын

Онъ стукнулъ въ дверь одинъ разъ и, не получивъ отвта, услся на скамейк передъ воротами. По искусному движенію его пальцевъ, выбивавшихъ правильный тактъ на деревянной доск, можно было заключить о привычкахъ музыканта, a no необыкновенному удовольствію, которое онъ чувствовалъ отъ протяжнаго напванія аріи, очевидно, новой, и которую онъ самъ сочинялъ въ эту минуту, можно было догадываться, что это музыкантъ ученый, композиторъ.

Арія шла впередъ и впередъ, мелодія округлялась больше и больше, и композиторъ, казалось, глубже и глубже погружался въ поэтическій восторгъ, какъ вдругъ появилась Герріэтъ Каркеръ, воротившаяся съ рынка. Съ ея приближеніемъ джентльменъ всталъ и скинулъ шляпу.

— Вы опять здсь, сэръ! — сказала Герріэтъ робкимъ тономъ.

— Я принялъ смлость просить васъ удлить для меня минутъ пять вашего досуга, не боле.

Посл минутнаго колебанія Герріэтъ отворила дверь и попросила гостя войти. Джентльменъ взялъ стулъ и, усвшись противъ хозяйки, началъ разговоръ такимъ голосомъ, который вполн согласовался съ его почтенной физіономіей и невольно вызывалъ на откровенность.

— Миссъ Герріэтъ, — сказалъ онъ, — я отнюдь не могу думать, чтобы вы были горды; этого нтъ и быть не можетъ. Прошлый разъ вы старались меня уврить, что гордость — ваше врожденное свойство; но извините, я смотрлъ на ваше лицо, и оно какъ нельзя больше противорчило вашимъ словамъ. Опять я смотрю на это лицо, — здсь онъ взялъ ея руку, — и опять совершенно убждаюсь въ такомъ же противорчіи.

Герріэтъ пришла въ замшательство и не могла дать никакого отвта.

— Лицо ваше, — продолжалъ джентльменъ, — зеркало истины, благородства и великодушія. Извините, если я больше полагаюсь на это зеркало, чмъ на ваши слова.

Въ способ произнесенія этихъ словъ не было ничего, похожаго на обыкновенные комплименты. Джентльменъ говорилъ такъ ясно, такъ искренно и непринужденно, что Герріэтъ невольнымъ движеніемъ склонила голову, какъ-будто вмст благодарила его и признавала искренность его словъ.

— Разница въ нашихъ лтахъ, — продолжалъ джентльменъ, — и простая цль моего визита, къ счастью, уполномачиваютъ меня прямо и открыто высказать вамъ свою мысль. Вотъ почему вы меня видите здсь въ другой разъ.

— Одно простое выполненіе обязанности, сэръ, можетъ и должно казаться гордостью съ моей стороны, возразила Герріэтъ посл минутнаго молчанія. — Надюсь, я не лгоблю ничего другого.

— Для самихъ себя?

— Для меня самой.

— A для вашего брата Джона? Извините, что я длаю вамъ этотъ вопросъ.

— Я горжусь любовью своего брата, сэръ, и всегда буду гордиться имъ самимъ, — воскликнула Герріэтъ, устремивъ открытые глаза на своего гостя и вдругъ перемнивъ свое обращеніе. Голосъ ея пересталъ дрожать, и въ чертахъ лица выразились необыкновенная ршимость и твердость духа. — Вы, который страннымъ образомъ знаете исторію его жизни и повторили ее мн, когда были здсь послдній разъ…

— Повторилъ единственно для того, чтобы пріобрсти ваше дрвріе, — перебилъ джентльменъ. — Не думайте, ради Бога…

— Я уврена, y васъ было доброе намреніе. Я врю вамъ и совершенно спокойна на этотъ счетъ.

— Благодарю васъ, — сказалъ джентльменъ, пожимая ея руку. — Премного вамъ обязанъ. Вы отдаете мн справедливость, будьте въ этомъ совершенно уврены. Вы хотли сказать, что я, который знаю исторію Джона Каркера…

— Могли принять за гордую выходку, когда я сказала, что горжусь своимъ братомъ. Однако, я опять повторяю эти слова и никогда отъ нихъ не отступлюсь. Вы знаете, было время, когда я не имла никакого права питать въ себ подобныя чувства, но это время прошло. Униженіе многихъ лтъ, безропотная покорность судьб, чистосердечное раскаяніе, ужасныя сожалнія, страданіе даже отъ моей любви, такъ какъ онъ воображаетъ, что я многимъ для него пожертвовала… ахъ, сэрь, если вы имете гд-нибудь и надъ кмъ-нибудь какую-нибудь власть, заклинаю васъ, не подвергайте никого и ни за какое преступленіе такому наказанію, которое не могло бы быть отмнено. Тотъ, кто создалъ человческое сердце, силенъ всегда произвести въ немъ чудесныя измненія.

— Вашъ братъ совершенно другой человкъ, я не сомнваюсь въ этомъ.

— Онъ былъ уже другимъ человкомъ и тогда, когда надъ нимъ разразился смертельный ударъ, — сказала Герріэтъ. — Теперь онъ опять совершенно измнился, и не осталось ни малйшихъ слдовъ его прежней жизни, будьте въ этомъ уврены.

— Но мы идемъ, — говорилъ джентльменъ, потирая свой лобъ и барабаня по столу, какъ-будто разсуждалъ съ самимъ собою, — мы идемъ по прибыльной дорог жизни, не оглядываясь назадъ, и нтъ намъ времени обращать вниманіе на эти перемны. Мы заняты, суетимся, хлопочемъ изо всхъ силъ, и не хватаетъ y насъ духу углубиться въ эту метафизику, недоступную для школъ и коллегій. Словомъ сказать, мы… мы — дловые люди, — заключилъ джентльменъ, подходя къ окну и опять усаживаясь на стулъ въ тревожномъ состояніи духа.