Домби и сын

— Я увренъ, — продолжалъ джентльменъ, потирая свой лобъ и опять барабаня по столу, — я имю слишкомъ основательныя причины быть увреннымъ, что при однообразной, мертвенной жизни можно помириться со всмъ на свт. Можно, напримръ, ничего не видть, ничего не слышать, ничего не знать. Это фактъ. И пойдетъ жизнь, какъ заведенные часы съ неизмннымъ взглядомъ на вещи, дурно ли, хорошо ли, но пойдетъ, и мы равно привыкаемъ и къ добру, и къ злу. Все зависитъ отъ привычки, и только отъ привычки: это я готовъ повторить передъ судомъ совсти, когда буду лежать на смертномъ одр. Отъ привычки, скажу, я былъ глухъ, нмъ, слпь для милліона вещей, и отъ привычки, наконецъ, я лежалъ въ паралич для всякаго добраго дла. "Ты былъ очень занятъ, господинъ, какъ бишь тебя?" — скажетъ совсть, — "ступай-ка отдыхать на тотъ свтъ".

Джентльменъ всталъ, подошелъ къ окну, пробарабанилъ какой-то мотивъ и началъ ходить по комнат взадъ и впередъ. Вся фигура его выражала неописуемое волненіе. Наконецъ, онъ опять взялъ стулъ и услся противъ хозяйки.

— Миссъ Герріэтъ, вы должны позволить мн быть вашимъ слугой! Взгляните на меня! Видъ мой долженъ показывать честнаго человка: я это чувствую. Такъ ли?

— Да, — отвчала двушка улыбаясь.

— Врю каждому вашему слову. Никогда не прощу себ, что я могъ узнать васъ хорошо лтъ двнадцать назадъ, и не узналъ, хотя видлъ васъ нсколько разъ! Привычка, всегда привычка! Я даже не знаю, какъ теперь очутился здсь. Но если уже я ршился на такую отвагу, вы позволите мн что-нибудь сдлать; прошу васъ объ этомъ съ глубокимъ моимъ уваженіемъ и преданностью, такъ какъ теперь, при взгляд на васъ, я проникнутъ въ высокой степени этими чувствами. Позвольте мн что-нибудь сдлать!

— Мы довольны, сэръ.

— Не совсмъ, далеко не совсмъ, я убжденъ въ этомъ. Нкоторыя незначительныя удобства могутъ облегчить вашу и его жизнь. Да, миссъ, и его жизнь, — повторилъ джентльменъ, воображая, что произвелъ на нее нкоторое впечатлніе, — я привыкъ думать, что для него все покончено, что ему нечего ждать впереди, и что о немъ, стало быть, нечего заботиться. Теперь я перемнилъ мнніе. Позвольте мн сдлать что-нибудь для него. Вы также должны, въ свою очередь, беречь ваше здоровье, по крайней мр, для него, a между тмъ силы ваши ослабваютъ.

— Кто бы вы ни были, сэръ, — отвчала Герріэтъ, обративъ глаза на его лицо, — я чувствую въ отношеніи къ вамъ глубокую благодарность. Я убждена, только одна доброта сердца заставляетъ васъ принимать участіе въ нашемъ положеніи. Но мы ведемъ эту жизнь цлые годы; въ моемъ брат совершился нравственный переворотъ самъ собою, безъ всякаго посторонняго дйствія. Теперь, когда вдругъ подъ постороннимъ вліяніемъ измнится наша жизнь, не уменьшитъ ли это икоторымъ образомъ въ его глазахъ сознаніе въ себ той нравственной энергіи, которая длаетъ его столько достойнымъ любви и уваженія? Во всякомъ случа, я благодарю васъ, сэръ, и благодарю больше слезами, чмъ длами.

Разстроганный джентльменъ поднесъ ея руку къ своимъ устамъ, какъ нжный отецъ, который ласкаетъ и благодаритъ послушное дитя.

— Если со временемъ придетъ пора, — сказала Герріэтъ, — когда онъ отчасти возвратитъ потерянное положеніе…

— Возвратитъ! какъ онъ можетъ на это разсчитывать? Возвращеніе зависитъ отъ руки, вооруженной противъ него на жизнь и смерть. Я, конечно, нисколько не ошибаюсь, когда думаю, что братъ питаетъ къ нему непримиримую ненависть именно за то, что лишился черезъ него ангела, который служилъ украшеніемъ его жизни.

— Сэръ, вы коснулись предмета, о которомъ никогда не говоримъ даже мы, — сказала Герріэтъ.

— Извините, мн слдовало бы догадаться. Прошу васъ забыть неосторожныя слова. Теперь, возвращаясь опять къ цли своего визита, я осмливаюсь просить y васъ двухъ милостей.

— Какихъ же?

— Во-первыхъ, какъ скоро вы ршитесь на перемну въ вашемъ положеніи, позвольте мн быть тогда вашей правой рукой. Я очень хорошо знаю, посторонній человкъ не иметъ права на такое снисхожденіе, но будьте уврены, я не совсмъ для васъ посторонній. Тогда вамъ извстно будетъ и мое имя, которое теперь безполезно было бы знать, впрочемъ, предваряю, оно не иметъ большого вса.

— Кругъ нашихъ друзей, — отвчала Герріэтъ съ кроткой улыбкой, — далеко не такъ великъ, чтобы разсчитывать на знаменитость при выбор знакомыхъ. Принимаю ваше предложеніе.

— Во-вторыхъ, вы общайте мн по временамъ, то есть, утромъ каждый понедльникъ, ровно въ девять часовъ, когда я, отправляясь по дламъ, обыкновенно прохожу мимо ватего дома — привычка! что прикажете длать? я мученикъ привычки, — говорилъ джентльменъ въ припадк странной наклонности сбивать себя съ толку, — вы общаетесь мн въ это время сидть y воротъ или подъ окномъ. Братъ вашъ уходитъ въ этотъ часъ, но я y васъ не прошу позволенія заходить къ вамъ въ домъ. Я даже буду проходить мимо васъ молча, не говоря ни слова. Мн только хочется васъ видть и увриться собственными глазами, что вы здоровы. Вамъ, въ свою очередь, не мшаетъ имть въ виду, что y васъ есть другъ, старый, сдой другъ, на котораго вы вполн можете положиться.