Домби и сын

Потухшіе фонари на извозчичьей карет, пестрота лошадиныхъ головъ, энергичные жесты кучера и даже колыханье его собственной шинели, — все это породило тысячи неясныхъ и смшанныхъ фигуръ, соотвтствовавшихъ его мыслямъ. Вотъ передъ нимъ цлыя группы знакомыхъ чучелъ, согнутыхъ въ три погибели въ лондонской контор, a вотъ и самъ сумасбродъ, отъ котораго онъ бжитъ, и тутъ же подл него м-съ Домби въ торжествующей поз; они говорятъ, смются, пляшутъ, прыгаютъ и вдругъ умолкаютъ вс и пропадаютъ отъ крутого поворота. Время и мсто, лица и предметы, мысли и грезы, дйствительность и полусонная мечта, прошедшее, настоящее, Лондонъ и дорожный чемоданъ, Парижъ и кучерская шляпа, родина, Сицилія, тюрьмы, — все это слилось, смшалось, оторопло, омрачилось, расползлось въ его душ, и все поддаетъ ему толчки для усиленнаго бгства. Гэй! гой! Впередъ и въ галопъ черезъ темный ландшафтъ съ быстротою вихря, разская пыль и грязь, какъ морскую пну! Лошади дымятся, фыркаютъ, прядаютъ, несутся, какъ будто самъ дьяволъ взгромоздился на ихъ спины и въ бшеномъ тріумф гонитъ ихъ по мрачной дорог въ самый тартаръ!

"Въ тартаръ" — звучить дребезжащій колоколъ въ его ушахъ! "Въ тартаръ", съ ревомъ повторяютъ колеса, и паническій страхъ овладваетъ бглецомъ съ новой силой! Свтъ и тнь, какъ чертенята, мняются и прядаютъ на головахъ вспненныхъ коней, и нтъ имъ отдыха ни на минуту! Впередъ и впередъ по мрачной дорог — въ тартаръ!

Онъ не думалъ ни о чемъ въ особенности, и его умъ неспособенъ былъ отдлить одинъ предметъ оть другого. Ниспроверженный планъ наградить себя сладострастною жизнью за долговременное принужденіе, подлая измна человку, который въ отношеніи къ нему всегда былъ справедливъ и честенъ, но котораго онъ презиралъ и ненавидлъ всмъ своимъ сердцемъ, разсчитывая со временемъ отмстить ему сторицей за каждое грубое слово или гордый взглядъ, — вотъ главнйшія мысли, возникавшія въ его мозгу. Низкій, пресмыкающійся льстецъ, онъ вполн сознавалъ мелкую роль, которую принуждалъ себя играть столь долгое время, и тмъ глубже вкоренилось въ немъ желаніе поразить наповалъ чопорное чучело, передъ которымъ онъ пресмыкался. Онъ думалъ о женщин, которая такъ жестоко провела его и одурачила, пріискивалъ средства разстроить ея торжество и покрыть ее позоромъ; но вс эти думы, темныя и сбивчивыя, не достигали зрлости въ его мозгу и отскакивали одна отъ другой при первомъ энергическомъ толчк. Была, впрочемъ, одна постоянная идея, преобладавшая въ разгоряченной голов, идея — отложить обдумываніе всхъ этихъ плановъ до другого удобнйшаго времени.

Проносились передъ нимъ старые дни, предшествававшіе браку м-ра Домби. Онъ думалъ, какъ ревновалъ онъ къ молодому человку, какъ ревновалъ онъ къ молодой двушк, какъ ловко отдалялъ всхъ незваныхъ гостей и какъ искусно очертилъ вокругъ своего властителя завтный кругь, въ который не вступалъ никто, кром его самого.

— Для чего же я пускался на вс эти продлки? — спрашивалъ онъ, ударяя себя въ лобъ. — Неужели для того, чтобы бжать, какъ вору, отъ бшенаго дурака?

Онъ зарзалъ бы себя за собственную трусость, если бы могъ спокойно обсудить, что онъ длаетъ; но его парализованная мысль отстраняла возможность яснаго сознанія, и онъ смотрлъ на себя черезъ густой туманъ недавняго пораженія. Проникнутый безсильною злобою къ Эдии, ненавистью къ м-ру Домби и презрніемъ къ самому себ, онъ халъ впередъ и ничего больше не длалъ.

Опять и опять онъ прислушивался къ звукамъ экипажа, который, будто, халъ позади, и опять показалось ему, что этотъ звукъ раздается громче и громче. Наконецъ, онъ ршительно уврилъ себя, что за нимъ погоня, и закричалъ: "Стой!" — Лучше, — думалъ онъ, — потерять секунду времени, чмъ мучиться такою неизвстностью.

Это слово мгновенно остановило лошадей, коляску, кучера среди дороги.

— Дьяволъ! — вскричалъ кучеръ, оглядываясь черезъ плечо. — Что тамъ такое?

— Слышите? Чу!

— Что?

— Этотъ шумъ.

— Угомонишься ли ты, проклятый разбойникъ? — Воззваніе относилось къ одному изъ коней, бренчавшему своими колокольчиками. — Какой шумъ?

— Да позади. Разв за нами не скачуть? Чу! Что тамъ такое?

— Какой чортъ тебя давитъ, окаянный? — Обращеніе къ другому коню, положившему морду на товарища, который расшевелилъ остальныхъ двухъ лошадей. — Ничего нтъ за нами.

— Ничего?

— Ничего, кром разв зари.

— Ваша правда. Теперь ничего не слышно.

Экипажъ, полуоткрытый, въ дымящемся облак отъ лошадиныхъ спинъ, детъ медленно въ первый разъ, потому что кучеръ, остановленный безъ нужды на всемъ ходу, брюзгливо вынимаетъ изъ кармана ножикъ и навязываетъ новую нахлестку на свой бичъ. Затмъ опять: гэй! гой! гупъ! и быстроногіе кони понеслись, какъ вихрь.