Домби и сын

Но теперь звзды поблднли, замерещился день. М-ръ Каркеръ, ставшій на ноги среди коляски, могъ, оглядываясь назадъ, различить слдъ, которымъ онъ халъ, и видть, что вдали не было никакой погони, никакого путешественника. Скоро сдлалось совсмъ свтло, и солнечный лучъ заигралъ на виноградникахъ и обширныхъ нивахъ; одинокіе работники, покинувшіе свои каменныя постели, выступили изъ своихъ временныхъ лачугъ и принялись за работу на большой дорог, уплетая мимоходомъ корки хлба. Мало-по-малу закопошились крестьяне, вызванные изъ своихъ хижинъ дневными работами; по мстамъ стояли y воротъ ротози и съ глупымъ любопытствомъ смотрли на прозжавшій экипажъ. Вотъ и почтовый дворъ, завязшій въ грязи, съ своими помойными ямами и общирными полуразрушенными сараями, вотъ и каменный замокъ, огромный, старый, лишенный тни и свта, выглядывающій, словно сторожъ, своими пирамидальными окошками и сверху украшенный теперь синимъ дымомъ, который вьется и кружится около фонарей на башняхъ.

Съежившись и скорчившись въ углу коляски, м-ръ Каркеръ постоянно имлъ въ виду одну мысль — хать быстре и быстре, безъ оглядокъ, которыя однако онъ позволялъ себ всякій разъ, на открытомъ пол, гд на него не глазли праздные зваки.

Раскаяніе, стыдъ и злоба терзали его грудь, и опасеніе быть настигнутымъ или встрченнымъ врзалось гвоздемъ въ его разстроенный мозгъ, онъ, безъ всякаго основанія, боялся даже путешественниковъ, которые встрчались съ нимъ на дорог. Тотъ же несносный страхъ и ужасъ, который забрался къ нему ночью, воротился и днемъ съ неистощимымъ запасомъ свжихъ силъ. Однообразный гулъ колокольчиковъ и топота коней, однообразіе безсильной злобы и душевной муки представляли однообразное колесо, которое онъ, палачъ самого себя, вертлъ безъ устали и безъ пощады, раздираемый страхомъ, сожалніемъ, страстью. День, какъ и ночь, былъ для него фантастической грезой, гд только его собственная пытка была дйствительнымъ явленіемъ.

И вотъ мерещились ему длинныя дороги, которыя тянулись безъ конца въ безпредльный горизонтъ, дурно вымощенные города на холмахъ и въ долинахъ, гд выставлялись y дверей и темныхъ оконъ разноцвтныя фигуры съ гримасами и безъ гримасъ, и гд по длиннымъ, тснымъ улицамъ съ ревомъ, гвалтомъ и мычаньемъ гнали на продажу коровъ и быковъ, забрызганныхъ грязью, избитыхъ дубиной, исцарапанныхъ собачьими клыками. Мерещились мосты, кресты, магазины, амбары, лавки, церкви, почтовые дворы, новыя лошади, впрягаемыя насильно въ дышла, и старые кони съ послдней станціи, взмыленные, вспненные, съ понурыми головами и раздутыми ноздрями, сельскіе погосты съ черными крестами, искривленными на могилахъ, обложенныхъ засохшею травою и увядшими цвтами; потомъ опять и опять длинныя, предлинныя дороги, выгнутыя змйками на долинахъ и холмахъ и протянутыя безъ конца въ безпредльный горизонтъ.

Грезитъ м-ръ Каркеръ утромъ, въ полдень, вечеромъ, ночью, при закат солнца и новомъ восход солнца, и мерещится ему, будто длинныя дороги тамъ и сямъ остаются назади, смняемыя жестокой мостовой, по которой хруститъ, трещитъ, качается, ныряетъ и подпрыгиваетъ его коляска, вихремъ проносясь между пестрыми жильями, на самый конецъ къ большой церковной башн; будто здсь онъ выскакиваетъ самъ, закусываетъ на скорую руку и выпиваетъ залпомъ рюмку джину, утратившаго для него горячительное и ободрительное свойство; будто затмъ виляютъ и ф_и_н_т_я_т_ъ передъ нимъ слпые калки съ дрожащими вками, ведомые нищими старухами въ жалкихъ лохмотьяхъ, безсмысленными, полунагими идіотками; хромыми, изуродованными, исковерканными: будто все это прокаженное отребье нищей братьи окружаетъ его съ плачемъ, воемъ, визгомъ, протягиваетъ къ нему руки, умоляетъ, грозитъ и отскакиваетъ прочь, разсыпаясь и стрляя крупной дробью отборныхъ ругательствъ; будто, наконецъ, онъ опять взгромождается на свое обычное мсто, съеживается, скорчивается и летитъ съ быстротою вихря по той же безконечной дорог, замчая въ полусн, что луна бросаетъ слабый свтъ на верстовые столбы, и оглядываясь по временамъ назадъ въ смутномъ страх наткнуться робкимъ глазомъ на мнимую погоню. И мерещится ему, будто не спитъ онъ никогда, и только дремлетъ съ открытыми глазами, вздрагивая и вскакивая по временамъ, чтобы прокричать громкій отвтъ на мнимый голосъ; будто онъ рвется, мечется, кривляется, кружится и проклинаетъ самого себя за то, что напрасно прискакалъ на измнническое rendezvous, что выпустилъ ее изъ своихъ рукъ, за то, что бжить теперь сломя шею, что не посмлъ явиться на его глаза, чтобы сдлать ему безстрашный вызовъ, за то, что перессорился со всмъ свтомъ, безумно разорвавъ дружескія и родственныя связи, и за то, что нашелъ въ себ самомъ непримиримаго врага, пораженнаго нравственной проказой, отравляющей дыханіе всякаго близкаго человка.