Доминион

Он вновь кивнул, вернулся к своему дому и закрыл дверь. Соседи мало разговаривали на улицах – в последнее время люди все реже старались общаться с чужаками. Дэвид постоял у калитки, глядя на другую сторону улицы. В дальнем конце маленького парка смутно вырисовывался призрачный курган – старое бомбоубежище. Он думал о том, как храбро повела себя Сара. Увидев ее сидящей в темноте, он на миг подумал, что власти вышли на его след и допрашивали ее. На миг ему стало легче при мысли, что со всей этой скрытностью и ложью покончено, и Дэвид ощутил вдруг былую любовь к жене – чувство, которое начало казаться ему безвозвратно засохшим и затоптанным. Но говорить ей правду сейчас нельзя. Только не после сегодняшних событий. Это слишком опасно.

Выйдя из квартиры Фрэнка, они с Джеффом и Наталией стали колесить по темным, туманным улицам в поисках телефонной будки. Наконец будку нашли, и Наталия пошла звонить, а Дэвид с Джеффом остались в машине, наблюдая, как женщина опускает монетки в аппарат. Должно быть, они лежали у нее в кармане, как и пистолет. Наталия говорила довольно долго, размахивала руками, на ее лице читалось оживление. Дэвид подумал, не Джексон ли на другом конце провода, но отверг эту мысль – с ним она не стала бы говорить так эмоционально. Выйдя из будки и сев в машину, Наталия вполголоса сказала:

– Завтра состоится встреча, будут большие люди. – Женщина помедлила. – Полагаю, нам предстоит вывезти доктора Манкастера. И вероятно, скоро.

– Вы сказали, что он вроде как доверяет мне? – спросил Дэвид.

– Да. Мы, видимо, снова обратимся к вам. Возможно, и к Джеффу тоже.

– Я готов. Но моя жена не должна пострадать.

– Об этом позаботятся, – сказал Джефф.

– Как насчет евреев?

– Все подтвердилось, – ответила Наталия сухо. – Их перемещают. Мы ничего об этом не знали. Мосли организовал все через Министерство внутренних дел.

По пути в Лондон разговаривали мало. Дэвид прокручивал в голове встречу с Фрэнком, пытался понять, что именно происходит с евреями. На скованных холодом улицах было спокойно. Они заехали в Пиннер и высадили Джеффа у дома. Наталия сказала, что подвезет Дэвида до конца его улицы. Оба молчали, но когда Дэвид вышел, он встал рядом с машиной, глядя на ряды домов в псевдотюдоровском стиле, словно не желал уходить. Наталия опустила стекло.

– С вами все нормально? – спросила она.

– Да. – Он набрал в грудь воздуха. – Как вышло, что Сопротивление не знало о планах насчет евреев?

– У нас нет никого ни в Министерстве внутренних дел, ни среди высших чинов полиции. Больше нет.

– А такие люди были?

– У нас имелась сеть. Три года назад нас предали. Человек, которого мы считали своим, работал на них. Погибло много наших отличных соратников.

– У вас в кармане пистолет, не так ли? – задал вопрос Дэвид. – Я заметил, когда тот старик вошел в квартиру Фрэнка.

– Бывает, что приходится защищаться. Вы же понимаете.

– Вы способны использовать пушку против Фрэнка? – спросил он.

– Только если возникнет риск, что он попадет к ним в руки. – Наталия посмотрела ему в глаза. – Так будет лучше для него самого, поверьте.

– Вам приходилось убивать?

Она медленно кивнула:

– Да. Но не в Англии. Хотелось бы, чтобы такой необходимости никогда не возникало. Но иногда без этого нельзя.

– Да. – Дэвид вздохнул. – Да, я понимаю.

– В чем дело, Дэвид? – спросила она тихо. – После той встречи со стариком в квартире вы выглядите… отчаявшимся. И причина не только в том, что вы увидели своего друга в таком состоянии.

Дэвид грустно улыбнулся:

– Наверное, мы, англичане, все же не так успешно скрываем свои чувства, как кажется. – Он пожал плечами. – Это произошло, когда я услышал новость о евреях. Она выбила меня из колеи.

Наталия кивнула, затем вперила в него долгий, пытливый взгляд. А потом сказала очень тихо и осторожно:

– Я помню своих еврейских друзей из Словакии. И видела, как они себя вели, когда дела приняли скверный оборот.

Дэвид отшатнулся и едва не споткнулся о бордюр. «Она догадалась!» – подумал он.

Наталия протянула через окно руку, взяла его ладонь и крепко сжала.

– Кто еще знает? – спросила женщина.

– Никто. – У Дэвида бешено билось сердце. – Только мой отец. Мать была еврейкой, ирландской еврейкой. Ее метрика пропала во время революции в Ирландии. Отец уверен в этом. Он адвокат. Во время переписи я солгал, заявил, что отец и мать – католики.

– Ваш отец теперь в Новой Зеландии?

– Да.

– Жена не знает?

В ее голосе слышалось удивление.

– Нет. А вы как догадались?

– Я уже сказала: мне доводилось видеть, как вели себя люди. Кто-то радовался, когда евреев забирали. Кто-то относился к этому равнодушно или не хотел проблем. Кто-то приходил в ярость. Но лишь тем, кого репрессии касались непосредственно, были свойственны страх и печаль, которые я сегодня заметила на вашем лице. А я… – тут она улыбнулась, необычно робко, – я часто наблюдаю за вашим лицом. За его выражением.

– Вы им расскажете? – спросил Дэвид. – Джексону, его людям?

– Нашим людям. – Наталия помедлила. – Нет, не скажу, хотя и должна. Вы сами должны признаться им.

Он сурово посмотрел на нее: