Допетровская Русь

Самовластие патриарха коснулось даже частных дел и отношений. Так, он запретил иностранцам носить русское платье, а русским иностранное. Близкий родственник царя, боярин Никита Романов любил иногда пощеголять в иноземном платье даже после патриаршего запрета. Никон, не смея взять у него иноземную одежду явно, попросил будто бы посмотреть, а когда получил, то велел ее сжечь. Затем патриарх Никон запретил музыку на улицах Москвы и приказал отобрать все музыкальные инструменты по боярским дворам. Приказ был исполнен со всею строгостью: всякими балалайками, гудками, рожками, гуслями, зурнами и т. п. наполнили целых пять возов, свезли все за Москву и сожгли.

Надо признать, что и враги Никона доходили порой прямо до неприличных поступков, только бы досадить ему. Так, боярин Стрешнев выучил свою большую собаку становиться на задние лапы, а передними делать подобие патриаршего благословения. Никон, не знавший удержу в порывах своего гнева, проклял боярина. Такая страшная кара легкомысленного и глупого поступка вызвала большое негодование. Впоследствии спросили греческого митрополита города Газы: «Да стоит ли за это проклинать?» Митрополит ответил: «Если бы мышь съела освященный хлеб, нельзя было бы сказать, что она причастилась: так и благословение собаки не есть благословение. Шутить священными вещами и делами не подобает, но и в малых делах недостойно предавать проклятию, ибо это значит считать его за ничто».

Не довольствуясь принадлежавшими патриаршей кафедре огромными земельными владениями, Никон, вопреки запретам Уложения увеличивать патриарху и архиереям земельные имущества, выпрашивал у царя все новые и новые угодья, деревни и земли. Построил три новых монастыря – Воскресенский (Новый Иерусалим), Иверский и Крестовый (Ставрос), которые не были приписаны к патриаршей кафедре, а составляли личную собственность самого Никона. Эти свои монастыри Никон хотел сделать самыми богатыми из всех русских монастырей; он приписал к ним 14 старых монастырей; снабдил свои монастыри богатейшей утварью, выстроил великолепные храмы и дал им во владение множество доходных статей и угодий. «В этих монастырях и их угодьях Никон властвовал и распоряжался, как независимый правитель, был маленьким царьком, не признающим никакой другой власти, кроме своей».

Великий государь патриарх не замечал охлаждения к нему государя; строил свой Воскресенский монастырь, по подобию великой иерусалимской церкви, спорил и ссорился с боярами, по-прежнему был крут с подчиненными, даже в церкви часто «смирял их по малу», т. е. бил жезлом и просто руками. Государь со всех сторон получал жалобы и челобитные на высокомерие, гордость, суровость патриарха, на его недоступность. «Устроено у него, у святителя, – читаем в одной жалобе, – подобно адову подписанию, страшно приблизиться ко вратам, потому что одни ворота, да и те заперты. Священники не смеют ходить в церкви к (патриаршему) благословению, а не то, чтобы что о неведомых вещах спросить… При прежних патриархах те, что приезжали ставиться в священники, зимней порой могли ждать патриаршего выхода в крестовой, а ныне и в сенях не велено стоять; так и мучатся зимою на крыльце». «Видишь ли, государь, – твердили просители, – как он возлюбил стоять высоко и ездить широко. Управляет этот патриарх вместо Евангелия бердышами, вместо креста топорками. Татарам жить гораздо легче».

Царь стал избегать свиданий с патриархом даже при торжественных случаях. Летом 1658 года был у царя обед: угощали приехавшего в Москву грузинского царевича Таймураза. Патриарха на обед не пригласили. Он послал тогда своего служащего во дворец узнать, что это значит? Окольничий Хитрово расчищал в это время путь царевичу, шедшему на обед, и делал это по-старинному: колотя палкой направо и налево в теснившейся ко дворцу толпе. Попался ему под палку и патриарший посланец. «Не дерись, Богдан Матвеевич, – закричал он, – я пришел с делом!» – «Ты кто такой?» – спросил Хитрово. «Патриарший человек, с делом посланный!» – ответил тот. «Не дорожися!» – крикнул ему Хитрово и ударил его палкой по лбу «и уязви его горько зело». Тот пошел и сказал патриарху; патриарх пожаловался на самоуправство Хитрово государю, но никакого ответа не получил. Через два дня после этого пришел к патриарху боярин Ромодановский и сказал ему: «Царское величество на тебя гневен: ты пишешься великим государем, а у нас один великий государь – царь!» – «Называюсь я великим государем не сам собой, – отвечал Никон, – так восхотел и повелел его царское величество, на то у меня и грамоты есть, писанные царской рукой!» – «Царское величество, – продолжал боярин, – почтил тебя, как отца и пастыря, но ты этого не понял; теперь царское величество велел мне сказать тебе, чтобы ты вперед не писался и не звался великим государем, и почитать тебя (таковым) впредь не будет!» Никон не сказал на это ни слова, но в тот же день самовольно оставил патриаршество и удалился в свой Воскресенский монастырь.