Дорога на Царьград

То, что и финансовые последствия оказались бы катастрофическими, было не самое важное. Выдержали инфляцию, голод, а Господь Бог всегда пошлет хотя бы какого-нибудь Гербера.

«Хорошо – инфляция была. А когда это мы голодали? – спохватился Мики. – В Коларах! И чего это я вспомнил сейчас Гербера?» Перед дверью своей квартиры Мики протер лоб и провел рукой по глазам. Витязь Гербер, прямо как живой, сидел, вытянув разутые ноги на стул, и что-то говорил ему.

«Это невозможно», – потряс головой Мики и резко открыл дверь квартиры.

Дверь комнаты, которую он оставил запертой, была открыта. Вместо Гербера на стуле в комнате на ковре, в высоко задранном платье, обнажавшем ее полные белые ляжки, сидела Вера и спокойно перелистывала рукописи!

Целый сонм страстей – а так в христианстве называют злых властелинов и мучителей, гнездящихся в человеческой душе – обуяли сердце отца Михаила. И фокусировались они на этот раз в основном вокруг страсти гнева. Когда возникает вопрос страстей, священники не многим отличаются от обычных людей. И у священников, и у обычных людей все происходит, как правило, так: гнев из-за нанесенной обиды (а на самом деле из-за поставленной под угрозу суетности, присутствующей в той или иной мере у всех) обуревает тебя и перехватывает дыхание. Первый порыв человека – уничтожить источник гнева, а чаще всего им оказывается твой ближний. Редко, когда кто-нибудь сразу убивает того, кто его разгневал. Срабатывают те или иные цивилизационные моральные нормы: страх перед тюрьмой или смертной казнью либо просто недостаточная решимость. Теперь, когда гнев получил отдушину (у одних раньше, у других позже), приходит самосожаление, печаль из-за не выплеснутого гнева, собственного бессилия или пребывания в полоне внешних факторов. Печаль труднопереносима и надоедлива, и человек, стремясь убежать от нее, впадает в другую страсть, зовущуюся унынием. Для нее нет какого-нибудь современного слова – вероятно, потому что эта страсть стала вездесущей и трудно распознаваемой.

Уныние примерно значит безволие, непостоянство, поверхностность, блуждание в пустых мечтах. В бегстве от печали люди обычно ищут самый поверхностный выход. И уныние вызывает в сознании картины, которые, в свою очередь, привносят в сердце новые страсти.

Например, человек, одержимый скрытой страстью блуда, чтобы обрести спокойствие после невозвращенной обиды, сразу начинает размышлять о том, что его занимает, а кем-то другим может восприниматься как отвратительные развратные помыслы. Иной подумает: если бы я разбогател, со мной бы такого не происходило – и страсть сребролюбия в то же мгновение завладевает его душой. А кто-то, устав ото всего, что с ним нежданно-негаданно случилось, просто обожрется или напьется, предавшись таким образом страсти чревоугодия.

Интересно, что в тех случаях, когда с первым источником проблем совладать не удается, все, что происходит позднее с его измученной душой, человек воспринимает как месть тому, кто нанес ему обиду.

Как будто желает съесть у обидчика всю еду, отнять у него все деньги…

Хоть сколько-нибудь обученный борьбе со страстями, отец Михаило быстро пережил весь этот процесс. Еще пока стоял в прихожей.

Вере он мысленно отомстил, приведя в дом вместо нее другую женщину, что для священника действительно невозможно, попросту – запрещено. Только вот кто может запретить работать мыслям.

Нельзя сказать, что Мики не любил Веру. Но когда он в проеме взломанной двери увидел, в каком непристойном виде попадья сидит на ковре и получает удовольствие, роясь в том, что для него все еще было тайной, к которой следовало подходить трепетно и осторожно, Мики сразу же мысленно обвенчался со своей большой любовью из гимназии. Бедная женщина, сейчас уже мать десятилетней девочки и переводчик с немецкого языка в одной иностранной фирме, о том, конечно, не имела ни малейшего понятия. Вера, которая также не догадывалась, что ей подыскали замену, подняла взгляд и спросила:

– Знаешь, что случилось?

В ответ Мики едва помотал окаменелым лицом влево-вправо.

– Нас обокрали.

«Ты только погляди на нее, как она об этом говорит, – как будто с ней что-то случилось, – подумал Мики. – Кобыла!»

– Кто-то, пока я была во дворе, проник в нашу квартиру. Выломал дверь комнаты…

Внезапно Мики понял, что знает каждое следующее Верино слово.

– …и унес твою коробку! Не понимаю… Остались только эти бумаги, которые ты утром вытащил.

В глазах у Мики все потемнело. Все еще в сутане, он пронесся по комнате как летучая мышь. Он заглядывал под кровать, открывал ящики комода, рыскал по книжной полке. Потом просмотрел уцелевшие бумаги. Те, которые попа́дали на пол, положил снова на столик. И все это время Мики непрерывно повторял: «Господи Боже, Господи Боже…» А потом встал посередине комнаты и мрачно посмотрел на жену, которая в изумлении глядела на него с пола.