Дорога на Царьград

По телевизору повторяли старые кадры загоревшегося пассажирского автобуса и обугленных жертв, а также сообщения об интенсивных дневных и ночных бомбардировках военных объектов в Косово.

На самом деле Мики и не смотрел кадры, сменявшиеся у него перед глазами. Он просто сидел и курил.

Одну сигарету за другой.

До полуночи прогремело лишь несколько взрывов в отдалении.

В какой-то миг Мики встал и подошел к окну поглядеть на звездное небо и послушать отвратительный рокот злобных механических духов поднебесья.

«Возможно, они меня сейчас снимают оттуда. Может, мне им улыбнуться? Они любят, когда люди смеются, – размышлял священник. – Говорят, что они нас видят как на ладони. Может быть, именно сейчас какой-нибудь Джеки нажимает на кнопку и посылает ракету с камерой в носовой части, чтобы заснять мой страх перед тем, как вдарить по моей стене и превратить меня в прах… Э, нет уж, я не покажу вам, что боюсь».

Мысль о камере в носовом отсеке ракеты показалась отцу Михаилу очень забавной. Поскольку в окне напротив не было соседа Чомбе, Мики позволил себе «попозировать» перед камерой невидимого «Томагавка». Это заметно приподняло его настроение. Мики почувствовал себя свободным мальчишкой, каким как раз в мальчишеские годы он никогда себя не ощущал. Он всегда был тихим и скромным, застенчивым в компании.

Услышав, как открывается дверь ванной комнаты, Мики вновь принял серьезную, полную достоинства позу.

Вера вышла из ванной и направилась в спальню. Но ей преградил путь стул, втиснутый между обувной тумбочкой и стеной. Попадья задрала ночную сорочку и попробовала перепрыгнуть через защитную конструкцию, но застряла в нелепой позе. Раскорячившись, подняв одну ногу и опираясь на пол только пальцами другой ноги.

Мики, все еще стоявший у окна, обернулся посмотреть, что она делает. И ему показалось, что Вера нарочно паясничает, чтобы поиздеваться над его усилиями по защите домочадцев.

– Перепрыгни ее, ты же не весишь полторы тонны, – прошипел Мики. Роскошная, полуобнаженная Вера, плененная в унизительной позе, посмотрела на него как раненая львица, окруженная пигмеями.

Мики же чувствовал себя не пигмеем, а, скорее, большим белым охотником, которого носильщики предали и бросили одного в джунглях. Сердце его сжалось от обиды.

«Она меня вообще не любит», – промелькнула у него вдруг ясная мысль.

То, что Вера, едва он посерьезнел, сумела-таки перебраться через стул и исчезнуть в спальне, доказывало ему, что она только кривлялась, чтобы подействовать ему на нервы. И когда дверь спальни с треском захлопнулась, Мики сквозь дверь прихожей мог еще некоторое время лицезреть бешеный взгляд чеширской кошки, взмывающей над обувной тумбочкой и продырявливающей его.

Он медленно повернулся и высунулся из окна. Помолился Богу и, затаив дыхание, устремил взгляд на небо. Рокот вдали так и не стихал.

Когда отец Михаило, наконец, оторвался от окна, отыграв небольшую программу перед небесными камерами, он потянулся и попробовал зевнуть и даже чуть прослезился, но не смог себя убедить в том, как сильно ему хочется спать. Мики достал с книжной полки собрание сочинений Иво Андрича в разукрашенной коробке и извлек оттуда спрятанные бумаги, которые ему уже успели – да еще как! – изменить жизнь.

Держа в руках рукописи, сохранившиеся, по его мнению, чисто случайно, священник снова ощутил возбуждение, превозмогавшее его тревогу и страх.

В тот вечер ему хотя бы не пришлось таиться. Мики знал, что обиженная Вера, даже если проснется, не войдет в комнату, пока там находится он.

Медленно, с удовольствием, словно вернувшись к старому другу, священник пролистал уже прочитанные или просмотренные ранее бумаги и остановился на Паланке Хасан-паши.

Паланка Хасан-паши, 24 мая 1654 года от Рождества Христова, или 7 раджаба 1064 г. Хиджры

Наш путь на подступах к Паланке я помню практически в мельчайших подробностях.

До того, как соединиться с остальными, наша маленькая группа была не больно говорлива. Мы с почтением проходили мимо гигантских дубов, перевивших над нашими головами ветви так, что свет едва пробивался на дорогу. И лишь изредка мы обменивались скупыми словами. Намного громче нас были стайки скворцов и диких голубей, что щебетали и гоготали в ветвях. Рядом беззаботно прыгали и бегали, резвясь, белки. И если бы мы время от времени не замечали на деревьях рысей, выслеживавших добычу, мы бы подумали, что находимся на пути к раю, в котором ни с кем ничего не может случиться.