Другая сестра Беннет

Если все это так угнетало мистера Хейворда, почему он не поговорил с ней и не спросил, является ли симпатия Райдера взаимной? Она была бы счастлива заверить его, что это не так. Но он этого не сделал. Вместо этого он отвернулся от нее, оставив ее, растерянную и несчастную, без намека на причину своего поступка. И после всего этого именно она должна заглаживать вину? Нижайше извиняться за проступок, которого не совершала? Что ж, этого она делать не будет. Если кто-то и должен был искать оправдания, так это мистер Хейворд.

Гнев был для Мэри незнакомой эмоцией. В прошлом она не чувствовала себя вправе уступать чему-то столь напористому. Она всегда считала себя виноватой в любой ошибке, в любых трудностях. Извинения стали ее привычным ответом на любой вызов. Но теперь она больше не чувствовала себя такой жалкой. Вспыхнувшее возмущение взволновало ее, пробудило в ней гордость. Мистер Хейворд по всем признакам испытывал к ней влечение, поощрял ее веру в то, что постоянно думает о ней, – но тем не менее не заявил об этом открыто. Как бы она ни хотела этого, он не признался в своих чувствах, однако же не колеблясь выразил свое недовольство, когда мистер Райдер проявил к ней интерес. Возможно, ему следует решить для себя, каковы же его настоящие чувства к ней, и выразить их честно и последовательно. Только тогда – и не раньше – у него могло появиться какое-то оправдание тому, что, как теперь убедилась она, было несомненным проявлением ревности с его стороны.

– 79 –

Мэри убрала несколько выбившихся прядей обратно под шляпу и надвинула ее себе на голову. Путь стал труднее, но она не собиралась сдаваться. Палило солнце, у нее ныли ноги, но она упорно продолжала подниматься выше. Внутренний огонь двигал и, казалось, подпитывал ее, но несмотря на свой гневный запал Мэри обрадовалась, когда наконец был объявлен привал. Догнав остальных, она с облегчением присела на одно из покрывал, расстеленных проводником, пока его сын обходил их, предлагая фляги с некрепким чаем и маленькие бутылочки пива, которые были столь же холодными, сколь и желанными. Мэри жадно, как и все остальные, начала пить.

– Мы хорошо показали себя сегодня утром, – заметил проводник, – и сейчас находимся недалеко от места назначения. Если вы посмотрите в том направлении – да, мэм, туда, куда я указываю, – то не ошибетесь и увидите Эшридж, большой серый утес вон там. Однако дорога дальше станет труднее, а подъем тяжелее, чем был до сих пор. Если кто-то из вас не готов к такой нагрузке, самое время вернуться. Мой сын проводит вас обратно, он знает дорогу не хуже меня.

Никто особенно не удивился, когда после короткого совещания измученные Херсты добровольно объявили, что с них действительно достаточно и они хотят вернуться. Но заявление мистера Гардинера о том, что он намеревается присоединиться к ним, стало весьма неожиданным. Джентльмены изо всех сил пытались убедить его не сдаваться – их конечная цель была так близка, – не пожалеет ли он, что упустил ее? Но он оставался непреклонен.

– Боюсь, я должен поступиться гордостью, чтобы сберечь ноги, которые и так уже ноют вовсю. Мне больно признавать, но это восхождение для тех, кто моложе меня и проворнее. Если я сейчас вернусь, то еще успею порыбачить на озере – занятие, гораздо более подобающее человеку в мои-то годы.

Мистер Гардинер поднял руку, чтобы остановить раздавшиеся было возражения.

– Если юные леди готовы продолжить путь без меня – если они могут со спокойной душой положиться на нашего уважаемого проводника и, конечно же, на двух присутствующих здесь молодых людей, – то для меня все решено. Мне жаль, что я пропущу такие виды. Но рыболов, уже перешагнувший четвертый десяток, должен без тени сомнения отдавать себя рыбалке.

Таким образом от первоначальной группы осталось только четверо человек, которые не спеша отправились за проводником по извилистой тропе, исполненные желания достичь своей цели. Иногда, если позволяла дорожка, они шли плечом к плечу, но чаще следовали друг за другом гуськом, почти не разговаривая в пути. Все разгорячились и устали. Мэри заметила, что мистер Хейворд добыл откуда-то палку и время от времени бил ею по траве или перебрасывал ее из руки в руку. Эти жесты, казалось, выдавали накопившееся беспокойство и напряженную внутреннюю борьбу. Мэри ощутила сочувствие к нему и тут же постаралась запрятать его как можно глубже. Спасать себя он должен сам – ему достаточно задать вслух мучивший его вопрос, и все разрешилось бы. Лекарство находилось в его собственных руках. Если бы он только заговорил, все могло бы тут же уладиться. Она вспомнила листок бумаги с изречением Аристотеля, который дал ей мистер Коллинз – «Наше счастье зависит от нас самих» – но как, задавалась она вопросом, достичь счастья в мире, где все избегают откровенности и так боятся признаться в собственных чувствах? Ей было больно признавать это, но, возможно, мистер Райдер все-таки был прав?