Позже вечером, отдыхая в постели перед ужином, уже одетая, но сознавая, что спускаться еще рано, Мэри услышала звуки одной из своих любимых сонат, доносившиеся из-за фортепиано. Она узнала бы стиль Лиззи где угодно – такой смелый и беспечно равнодушный к местами появляющейся неверной ноте. Когда соната подошла к концу, Мэри услышала смех и радостные голоса. Последовала пауза, затем зазвучала новая пьеса, сыгранная с той утонченностью, которая могла принадлежать только Джорджиане. Мэри тихонько прокралась вниз и остановилась за дверью, прислушиваясь. Никто не смотрел в ее сторону. Там была Джорджиана, сосредоточившаяся на клавишах инструмента с выражением восхищения на лице. Рядом с ней стоял мистер Дарси, который переворачивал ноты и улыбался так, как никогда не делал, если Мэри была рядом. И там присутствовала Лиззи, ее рука лежала на руке мужа, а она глядела, излучая любовь, в то время как их маленький сын играл у их ног, стуча своими игрушками в ритме, который слегка вмешивался в красоту музыки. Четверка представляла собой прекрасную композицию, совсем как на картине: привлекательная, очаровательная и не требующая никаких дополнений.
Джорджиана роскошно закончила пьесу. Мистер Дарси гордо потрепал ее по плечу, а Лиззи захлопала в ладоши. Мэри закрыла глаза и отвернулась. Она не могла войти и присоединиться к ним. Ее присутствие только разрушило бы все очарование. В этот момент Мэри поняла: пусть в Пемберли с ней никогда не будут обращаться дурно – есть и другие способы дать понять, что ей здесь не место. Мистер Дарси никогда не проникнется к ней теплотой. Он мог терпеть ее ради Элизабет, но в его глазах она всегда будет худшей из версий самой себя: неотесанная, неуклюжая и скучная. Положение Джорджианы было совсем иным. Она никогда не станет гостьей, которую нужно терпеть. Она была их семьей, любимая и братом, и Лиззи, она была всегда желанна в этом доме. Если в Пемберли и найдется место для незамужней сестры, осознала Мэри, наблюдая за маленькой компанией вокруг пианино, то точно не для нее. Ей было не место в этих элегантных комнатах, среди этих красивых людей. Они были друг у друга, и этого было достаточно.
Когда Мэри сказала сестре, что собирается покинуть Пемберли, Элизабет не совсем поняла причины ее решения, но не стала чересчур настаивать на объяснениях. Возможно, она тоже почувствовала раздражение мистера Дарси от присутствия Мэри и, вынужденная выбирать между сохранением комфорта любимого мужа и своим долгом перед нескладной сестрой, запротестовала не слишком убедительно, когда Мэри объявила о своем отъезде. Тем не менее место, куда решила отправиться Мэри, ее удивило. Лиззи с трудом поверила, что она собирается посетить Лонгборн.
– Но зачем тебе туда ехать? Это место, должно быть, переполнено болезненными воспоминаниями.
Мэри не стала ни объяснять, что ее теперешние обстоятельства едва ли делают ее счастливой, ни признаваться, что ей больше некуда было идти.
– Думаю, мне хотелось бы снова оказаться в знакомом месте, в окружении вещей, которые я так хорошо знаю. Надеюсь, это меня утешит.
– В самом деле? Это кажется мне странным способом найти утешение. Не огорчит ли тебя, что Коллинзы поселились в нашем старом доме? Не уверена, что хотела бы видеть мистера Коллинза, расположившегося как дома в библиотеке нашего отца, или Шарлотту, восседающую за чайным столиком нашей матери.
– Да, я не сомневаюсь, что это будет нелегко. Но я смогу погулять в лесу и посидеть в нашем старом саду. Смогу почитать книги отца. Да и Шарлотта с весьма большой настойчивостью приглашала меня приехать.
Лиззи не сказала больше ни слова. Мэри была слишком деликатна, чтобы умолчать о том, что перспектива встречи с Шарлоттой была одним из главных побуждений ее просьбы наведаться к Коллинзам в Лонгборн. Ей отчаянно хотелось обсудить с кем-нибудь свое несчастье, и теперь она понимала, что ни Джейн, ни Лиззи не смогут ей помочь. Надежно обосновавшись в своих гнездышках с любимыми людьми, они не могли понять ее страхов. Шарлотта же – совсем другое дело. Она знала, что значит чувствовать себя безнадежной и одинокой. Мэри не всегда находила ее советы приятными или соглашалась с ее выводами, но ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь, кто когда-то разделял ее затруднительное положение. Возможно, идеи, которые так потрясли ее, когда Шарлотта впервые призналась в них, теперь не покажутся такими уж ужасными. Опыт последних двух лет, несомненно, помог Мэри понять, почему Шарлотта была так решительна в своих суждениях. В глубине души Мэри надеялась, что ее пребывание в Лонгборне приведет к чему-то большему, чем просто советы наставницы. Ей очень хотелось узнать, права ли была Шарлотта, утверждая, что брак, основанный на личных интересах, а не на любви, имел такие же шансы на успех, как и большинство союзов. Счастливы ли были Шарлотта и мистер Коллинз? И если да, то должна ли Мэри решиться последовать примеру Шарлотты? Однако об этом она не сказала Лиззи ни слова.
– 34 –