Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

Экзистенциалистский антигерой, который посвящает себя политическому проекту, к которому другие также могут присоединиться, на первый взгляд обманывает самого себя независимо от того, как сильно он демонстрирует свою «вовлеченность». Он совершает грех против святая святых – самости, «ничто» (néant), свернутого червем в сердце бытия. Но искупление этого греха в конце концов – не такое уж трудное дело. Антигерою нужно только убедиться в том, что он верен не фрагментарному несовершенству действительного, а очищенной тотальности абстрактной идеи. Достаточно посвятить себя тому, что Кант назвал «идеей разума», которую мы также можем именовать утопией: делая это, вы обретаете мир, не утрачивая свободы. Отказавшись от фрагментированности действительного, экзистенциалист получает необходимое ему средство спасения – «тотальную» точку зрения, открывающуюся из «царства целей».

Впрочем, чтобы эта подлинность не была поставлена под сомнение, антигерой должен уделять большое внимание форме. Ему необходимо убедиться в том, что его рабское подчинение чужой идеологии выглядит как радикальное отрицание. Таким образом, подчинение Сартра Марксу – его личный ислам

[48] – представляется в качестве дерзновенной критики в адрес доктрины пророка. Претенциозно озаглавленная «Критика диалектического разума», первый том которой вышел в свет в 1959 г. и которая так и не была завершена, читается как упражнение в интеллектуальном садизме, в котором излюбленная философия подвергается мучительным пыткам так, чтобы ее субъективная сущность была вначале предложена, а затем отвергнута.

Получается, что Маркс дает нам тотальность, но в формах, еще не приспособленных для подлинного применения. Сартр претендует на то, чтобы обладать этой тотальностью, подчинить, контролировать ее и поставить на ней печать своей подлинности. Но эти амбиции не должны казаться легко реализуемыми. Ведь в конце концов смотрят «другие», и они не должны одобрять

. Поэтому Сартр готовится к службе у марксистского алтаря путем искусной литании бессмысленных заклинаний, проклиная все это время Бога, к которому взывает, как делают некоторые аборигены, которые слишком долго ждали дождя. Следующая цитата – ни в коей мере не исключение:

Но благодаря самой взаимности принуждений и автономий закон в итоге покидает всех, а в повторяющиеся моменты тотализации он представляется диалектическим Разумом, т. е, внешним для всех, будучи внутренним для каждого, и развивающейся тотализацией, хотя и без тотализатора, всех тотализированных тотализаций и всех детотализированных тотальностей [Sartre, 1976, p. 39].

В этом высказывании выделяется одно слово, особенно обремененное весом непризнаваемых эмоций, – «тотализация». Его мы снова встретим в трудах Лукача, а в «Критике диалектического разума» оно повторяется снова и снова как решающее заклинание. Как и многие слова, используемые в ритуальных целях, оно не определяется, а просто повторяется. И применяется с такой завораживающей бессмысленностью, чтобы пополнять ряды поклонников, готовых стать жрецами новой веры. Неоднократно в New Left Review

в 1960–1970-х годах западная культура подвергалась критике за свою непроницаемость для «тотализирующего» мировоззрения[49]. И если это слово, окутанное здесь пылкими чувствами идеолога, кажется угрожающим, не сомневайтесь: таким оно и является. Задача «тотализации» в силу своей всесторонности оправдывает любые усилия по ее навязыванию. Оппозиция, выражающая только «частичную», «сериализованную» перспективу правящего класса и его лакеев, перед лицом страстной тотализации радикального левого бесправна

. Это грубая сила, отчаявшаяся, не знающая дружбы и готовая к гильотине. Таким образом, утопия, наделенная «тотализирующей» силой, заранее торжествует над любой реальностью.

Мартин Джей утверждал от имени новых левых, что категория тотальности является исключительно марксистской [Jay, 1984]. Если понимать это высказывание буквально, то, конечно же, оно ложно. Следует, скорее, прислушаться к Веберу, который определяет понятие «пророческого откровения» через способность представлять мир в виде упорядоченной тотальности. Он также усматривает функцию жреца в посредничестве между этой тотальной концепцией и неупорядоченной фрагментарностью естественного мира [Weber, 1968b, vol. 2, p. 451; Вебер, 2017, с. 124]. Категория тотальности сближает марксизм не только с традиционной религией, но и с его заклятым врагом и кровным братом, фашизмом. Ведь эту политическую позицию Джентиле отстаивал как «тотальную концепцию жизни» [Gentile, 1925, p. 39].